Некоронованные - Дмитрий Георгиевич Драгилев

Дмитрий Драгилёв

Некоронованные. Роман

© Д. Драгилёв, 2025,

© Н. Агапова, дизайн обложки, 2025,

© ООО «Новое литературное обозрение», 2025

* * *

Как бы ни были причудливы наши пути, давай ориентироваться, как и прежде – по звездам.

Алексей Парщиков

Вместо вступления

Якорные часы Хуучина Зальтая

В конце девяностых у меня возникла возможность делать на радио экспериментальные спектакли. Никогда еще в студиях мне еще не было так хорошо и свободно. Года два назад я смотрел фильм, который меня очень увлек, потому что аудиоряд не совпадал с видео. Это оказалось настолько заманчивым, что после просмотра я набросал 12 тезисов к новым экспериментальным радиопостановкам.

Андрей Тавров

ПОПЫТКА СТЕНДАПА

Поразительная вещь – талмуд Грасса. Не знаете такой талмуд? Книжка гигантская, «Мой двадцатый век» называется. Точнее – мое столетие. И в ней иллюстрации к каждому году. Среди иллюстраций: ребенок во чреве матери изображен там, где тысяча девятьсот семьдесят первый обозначен. Год, красующийся у меня на почетном месте во всех анкетах, справках и проч. Чтобы сам не забыл. Китайцы тогда еще не водружали ни пандуса между миром капитала и коммунизма, ни знака условного равенства. Еще далеко было до распада большой родины. И до битвы за город, однажды названный в честь творца поклепа, разносного доклада о двух писателях. Далеко-далёко. Как от Москвы до корчмы на литовской границе. Или, допустим, от курляндско-лифляндской Риги до какой-нибудь Вороньей корчмы. Смотря в каких масштабах брать.

Двадцать лет спустя вошло в новый оборот словечко «немереный» – корявое, несуразное. Единожды заведясь, на свой страх и риск, до сей поры не исчезло… Но в семьдесят первом или, допустим, восемьдесят пятом риск и раз не знали множественного числа. Эх, раз, еще раз, еще много-много раз. Мнилась сингулярность, ведь то, что происходит с тобой, не случается ни с кем больше. Семяизвержение, например, о котором никто не предупреждал, понятия не имел, неконтролируемая цепная – почему, откуль? Зато теперь время собирать чехлы и разбрасывать их по улицам, чтобы в разы сократить немереные риски. Барбариски. Ириски. Хотя реактор, кажется, давно зачехлен и полураспад состоялся. И выведен на чистую воду латышский судья чернобыльских экспериментаторов. Можно не печься об изотопах, о гексафторидах – урана, серы, неважно, о пористых перегородках – пресловутых диафрагмах, которые имеют достаточную проницаемость, чтобы через них прокачивать газовый поток в диффузионной установке. Игрушки сплошные, количество пор на единицу площади. Учились, как надевать. В каких случаях респиратор, когда – противогаз, подчас – чулок просто. Теперь, наверное, уже не только в Курляндии, куда плыло сонное полынное облако, но даже в зоне отчуждения можно заказывать березовый сок, через ржавый бор пробираться, травяной сбор заваривать, спор углублять между атлантами-абендландцами и гиперборейцами – суперборцами, сцу… гульдов зяблик, дразнить шведов, грозить им санкциями. За что? Да за все! За девку, которая, сачкуя от учителей, стала учить всех сама, моралистка, скачет по миру; за то, что другие страны им не указ, шведам этим, сами стадный иммунитет вырабатывают, за сокрытие воинственных курдов от Анкары. Ну и заодно припомнить, как в чичиковских владениях вместо хлебопашества рыбу ловили, приплюсовать нобелевские несоразмерности и неясность: отчего кострами взвиваются техобъекты критической инфраструктуры в непосредственной близости от бывших колониальных или собственных берегов? А бард Райнхардт Май тешит себя надеждой на стенах того времени. Какого времени какие стены? В диффузионной установке? Так в них же поры. Или старик Май имеет в виду легендарный исторический забор между двумя Германиями? Сказал бы мне лучше кто-нибудь, сколько пор в маске. Маска и есть чехол, а чехол полезная вещь. Зачехлили же однажды рейхстаг. И он сразу же в модный объект превратился, как будто перезагрузка произошла. Вот и мы все перезагрузимся, если наденем. Снова и снова. И мысль пойдет как по маслу, засияет всеми огнями, застрекочет, как часовой механизм.

МИМО КЛИМАТА

Тыквы светятся на Хеллоуин, лампионы – на День св. Мартина. Мартыновы ночи остались в осени. А нам выпал лишний февральский день, сэкономленный за четыре года. Но именно он оказался снежным.

«В зиму шагаем!» – подумал я и услышал:

– Все человечество сейчас топает в зиму.

– Опять мои мысли читаешь?! – воскликнул я в ответ на любимый голос. – Лишь бы не в ядерную. Хоть снеговика сможем вылепить.

– Забегаю вперед, – подмигнула подруга. – Главное, чтобы ваши тараканы уживались с нашими.

На тараканов можно было положиться, я это уже давно осознал. Наши общие и, наверное, вполне себе рыжие пруссаки талантливы, обладают подлинной интуицией, почти телепатическими способностями. Мы чувствовали себя кладоискателями, которым не нужно копать, корпеть. Без всякой карты выходить к Гете в Мальчезине, прямо к дому его, в перерыве между двумя локдаунами, или на Еврейскую площадь в старой Вене в преддверии первого карантина. Идем наугад, обнявшись, манкируя стрелками, выходим куда требовалось. Под веселый треп, но не сговариваясь друг с другом. Стрелка – царапина на чулочных изделиях. Проще сказать – на чехлах. Мелочь в Мировой паутине. Секундный хештег вместо минутной слабости. И, конечно же, встреча под какими-нибудь часами. Несомненно, на скамейках и тут что-то нацарапано. Только не так заметно. Здесь был Вася, у которого любовь с Клавой. А может быть, и какой-нибудь Клайд, у которого любовь с Бонни. Или Бони, у которого любовь со Стаси. Сильва, не сельва. Не стерва. Не потеряемся.

Мы любовались на «Якорные часы» – достопримечательность с марионетками. Не понимаю, не помню, почему просто якорные. Ведь спусковой механизм с крючковым якорем, так называемый анкерный ход, большинство традиционных маятниковых часов отличает. Особенно тех сердобских павлов буре с боем, что в XIX веке делали. Любой часовщик расскажет, мой дед подтвердил бы, он у меня часовым мастером был. Да и обычный рычажный спуск, он, по сути, тоже анкерный, как и анкерные вилка и колесо – те практически во всех механических часах едва ли не главная часть. Отнюдь не стрелки, циферблат, камни всякие там корундовые, безель-люнетта для вящей пущести. Но тут над нами красовалось устройство, которое правильнее было бы назвать «шпильур» – это если по существу. Изобрели немцы удобное слово, перещеголяли нас. Русские тоже горазды чем-то таким похвастать. Чтобы ладно и коротко. И все же куда нам до немцев, когда даже словосочетание «игровой хронометр» не применишь, нужно целую фразу