Годы юности - Бруно Саулит

Бруно Саулит

Годы юности

Глава первая

Встреча

1

Над Лидайне мирно сняло солнце бабьего лета, заливая мягким золотистым светом улицы и площадь, на которой громкоговоритель чуть хриплым, но зычным голосом передавал о ходе уборки урожая в районе.

Из кооператива вышли две тетушки с кошелками, потолковали о погоде — продержится ли сухая осень или опять начнутся обложные дожди, как в прошлом году, — и разошлись. Каждая засеменила в свою сторону. По главной улице, подпрыгивая на ухабистой мостовой, проехал синий «Москвич»; мальчишки, гонявшие в парке мяч, закричали;

— Доктор!

И снова наступила тишина.

За рекой, около белого здания школы, трое парней лет семнадцати — восемнадцати подпирали спинами стену дровяного сарайчика. Паренек с коротко подстриженными рыжеватыми волосами, низенький, коренастый, в серых суконных штанах и клетчатой красно-коричневой рубашке, по имени Арвид Топинь, прозванный с первых дней в школе Тапинем[1], грыз зеленое, явно неспелое яблоко. Другой юноша, Инт Жидав, в совсем новом летнем костюме, нервно вертел в руке прутик, отламывая от него кусочек за кусочком. Третий, самый высокий и с виду самый взрослый из всех, Валдис Абелит, то и дело посматривал на ручные часы.

— Сорок пять минут, — сказал он скорее самому себе, чем товарищам, слегка сдвинув темные, почти сросшиеся брови.

— Зарежет. Вот увидишь, зарежет! — махнул Топинь рукой.

— Роланд ведь учил, — попробовал возразить Инт.

Но паренек с яблоком остался при своем:

— Да что с того, что учил? Если Суна рассердится, то любого профессора завалит. Такие биномы спросит…

Валдис Абелит пристально посмотрел на Топиня:

— Суна тебе враг, что ли?

— Не друг он мне, конечно.

— Ты не виляй, говори прямо: враг?

Топинь тем временем уже догрыз яблоко и вытер платком руку.

— Если ты по комсомольской линии спрашиваешь, то, конечно, любой учитель, даже Суна, нам все равно что отец родной: учит нас, ну, и вообще просвещает. А теперь я тебя как друга спрошу: соображает Супа, что это значит, если лучший волейболист останется на второй год в девятом классе? Подумаешь, биномов не знает! На кой черт Роланду биномы? Ведь он пойдет в Институт физкультуры!

— А ты, Топинь, собираешься стать лесоводом. Так, по-твоему, средняя школа тебе тоже ни к чему? Будешь себе зайцев по рощам гонять да деревья в лесу считать! — загорячился Инт.

— Речь не обо мне, — ответил Топинь так миролюбиво, словно не понял насмешки. — И вообще-то я не против ученья, только пускай не придирается из-за пустяков и не донимает парня переэкзаменовками.

И Топинь опустил руку в свой широкий, бездонный карман и достал другое яблоко, еще меньше прежнего.

— Ты бы и нам дал! — сказал Инт и отшвырнул прутик.

— Если хотите — пожалуйста. Только они мелкие, как орехи, и очень кислые, прямо скулы сводит.

— Ничего, давай. Займемся хоть чем-нибудь, пока Роланд там воюет, — сказал Валдис.

2

Ожесточенная борьба происходит не только там, где противники, напрягая в схватке мышцы и сверкая глазами, пытаются положить друг друга на лопатки.

Экзаменатор Петер Суна и экзаменуемый Роланд Пурвинь смотрели друг на друга хотя и настороженно, но все же так спокойно, что посторонний мог бы принять их за вполне дружелюбно расположенных друг к другу людей, встретившихся поговорить о знакомых и хорошо понятных обоим вещах.

И все-таки между ними шла борьба. И если учитель Суна участвовал в ней только косвенно, то Роланд Пурвинь изо всех сил боролся за право перейти в следующий класс.

К переэкзаменовке Роланд готовился не слишком усердно, заранее зная, что Супа его все равно провалит. Именно сознание того, что терять ему нечего, придавало сейчас юноше глубокое спокойствие.

Немного в стороне, за партой, сидела классная руководительница Роланда, Бирута Валодзе, молодая преподавательница естествознания, не так давно окончившая университет. Сначала она рассеянно следила за экзаменом. но вскоре почувствовала скрытую борьбу и забеспокоилась.

Роланд Пурвинь отвечал медленно и сбивчиво. Он все еще не решил своей судьбы и словно балансировал на лезвии меча, по одну сторону которого был девятый, а по другую — десятый класс. Так продолжалось около получаса.

— Ну, довольно, — проворчал Суна, и трудно было понять, считает ли он ответ ученика удовлетворительным или неудовлетворительным.

— Может быть, спросите еще?… — неожиданно предложила Валодзе, сама не зная, как закончить фразу, но чувствуя, что именно теперь надо что-то сказать и тем самым не дать экзаменатору произнести свое слово, после которого уже трудно будет что-нибудь изменить.

— Ладно.

Учитель Суна, заложив руки за спину, в упор посмотрел на Пурвиня:

— Решите еще один пример.

И он неторопливо, наизусть продиктовал алгебраическое выражение с неизвестными, коэффициентами, корнями и степенями.

Роланд Пурвинь принялся за решение. Суна, сняв очки, вытер слегка запотевшие стекла и посмотрел на доску. Алгебраическое выражение изменялось медленно, словно нехотя, а на лбу Роланда уже блестели маленькие росинки пота.

И вдруг Суне вспомнилось одно летнее воскресенье, когда этот же Пурвинь в желто-синем спортивном костюме прыгал у волейбольной сетки перед восхищенными девочками и с молниеносной быстротой посылал мяч на площадку противника. И на лбу у него блестели точно такие же, едва заметные капельки пота. После игры маленькая резвушка Вера Ирбите подала Роланду полотенце. Юноша вытерся и начал одеваться. Стройный, рослый, мускулистый…

Петер Суна никогда не был таким стройным. Трудное детство быстро согнуло его еще неокрепшую фигуру, и уже в ту пору, когда Суна только перебрался в город и на собственные гроши начал учиться в гимназии, его называли Крючком. Так мальчика называли и учителя и ученики-сынки богатых родителей. Петер Суна не сдавался. Он не отвечал на насмешки, не протестовал, не возмущался, а замкнулся, стал строптивым. Чем труднее была жизнь, тем сильнее росло желание выбиться в люди. Первая половина дня проходила в гимназии, после обеда он грузил на товарной станции вагоны, а по ночам сидел над книгами. В восемнадцать лет ему уже пришлось носить очки.

Прошли годы. Согнутый, жилистый, как хорошо высушенный можжевеловый корень, Суна окончил университет к после нескольких лет скитаний получил место учителя в Лидайне. Дальше жизнь пошла проще, теперь уже не надо было за кусок хлеба таскать на себе мешки и бревна, но где-то в глубине души он затаил обиду.

И вот перед его глазами опять Роланд Пурвинь —