Финеас Финн - Энтони Троллоп

интерес ужину придавало не положение мужчин, но живой ум и обаяние дам. Хозяйкой салона выступала леди Гленкора Паллизер. Ни одна женщина в Лондоне в ту пору не умела лучше поддерживать беседу с дюжиной людей на дюжину разных тем, к тому же она по-прежнему была в расцвете лет и сияла красотой. Среди гостей была и леди Лора – бог знает, как ее смогли отделить от супруга; впрочем, леди Гленкоре хорошо удавались такие вещи. Лорд и леди Кантрип, например, были приглашены вместе, но лорд Кантрип, как все прекрасно знали, не стремился показать себя мужем так явно, как мистер Кеннеди. Существуют мужчины, которые никак не могут удержаться от утверждения своих прав в самые неподходящие моменты. Что до лорда Кантрипа, тот жил со своей супругой очень счастливо, тем не менее вы могли провести много часов в их компании и не заподозрить, что они хотя бы знакомы. Герцога Сент-Банги сопровождала одна из дочерей, но не герцогиня, о которой было известно, что она в тягости; присутствовала и маркиза Хартлтоп, славившаяся своей красотой. Не обошлось без Вайолет Эффингем – сердце у Финеаса сжималось всякий раз, как он видел ее улыбку. Быть может, ему удастся поговорить с ней? Мистер Грей также явился с женой. Наконец, в число гостей входила некая мадам Макс Гослер. Финеас обнаружил, что именно ее, а не Вайолет Эффингем ему предстояло повести к столу. Когда все расселись, оказалось, что по другую сторону от нашего героя сидит леди Хартлтоп, которая обращала свои немногие слова исключительно к мистеру Паллизеру. В прежние времена между этими двумя случались некоторые неловкости [31], но, полагаю, теперь все было забыто. Финеасу, таким образом, в части беседы приходилось полагаться исключительно на мадам Макс Гослер, и он нашел это поле отнюдь не бесплодным.

До этого момента Финеас никогда не слышал о своей собеседнице. Леди Гленкора, представляя ее, произнесла имя так четко, что он разобрал его до последней буквы, но при этом понятия не имел, кто эта женщина и отчего она здесь. Мадам Макс Гослер, вероятно, было слегка за тридцать. Густые черные волосы она носила необычно, на свой собственный манер, – в кудрявых локонах, своим водопадом скрывавших (как, быть может, и предполагалось) несколько впалые щеки, которые в противном случае портили бы очаровательное лицо. Поражали ее большие, темно-синего цвета, очень яркие глаза: она владела искусством взгляда так, как англичанки пока не умеют, словно бы показывая вам нарочно, что намеревается вас завоевать, – как рыцари в прежние времена входили в покои с обнаженным мечом. Гордый лоб был немного низок, нос – не вполне прямой и с широковатыми крыльями – отступал от классических канонов красоты. За тонкими губами скрывались идеальные по форме и цвету зубы, которые она, однако, не любила показывать: злые языки утверждали, будто они велики. Подбородок, хорошо вылепленный, с ямочкой посредине, придавал лицу изящную мягкость, которой недоставало остальным чертам. Но самое заметное ее достоинство, вероятно, составляла прозрачная чистота смуглой кожи – казалось, вы пронзаете ее взглядом, видя прожилки в глубине. Ростом мадам Макс Гослер была довольно высока, но не настолько, чтобы это можно было счесть изъяном, и до того стройна, что худоба казалась почти болезненной. Платья ее неизменно были наглухо закрыты и никогда не обнажали рук. Никто из женщин в комнате не был так одет, но фасон не слишком бросался в глаза, потому что взгляд приковывали роскошь и причудливость ее одежд. Наблюдатель не слишком дотошный подметил бы, что платье мадам Макс Гослер отличается от прочих кроем, цветом и материалом, но едва ли догадался бы, что все эти особенности служили единственной цели – созданию неповторимого своеобразия. Она носила всегда только черное, но мрачную ткань расцвечивало богатство красок. Перо мое не в силах описать желтое и рубиново-красное шелковое шитье, которое, переплетаясь с черным кружевом, вилось вокруг ее груди, шеи, плеч и спускалось по рукавам и подолу до самых стоп, лишая темный наряд его суровой торжественности и придавая облику яркость без вульгарности. Ни кринолина, ни шлейфа мадам Макс Гослер не носила. Кружевные рукава с разноцветными шелковыми узорами плотно облегали ее руки, шею охватывал крохотный кружевной воротничок, а над ним виднелась короткая золотая цепочка с рубиновым медальоном. Рубины блестели и в ушах, и на броши, и в браслетах на запястьях. Таков был облик мадам Макс Гослер, и Финеас, садясь рядом с ней, отметил, что ему улыбнулась удача, правда, он чувствовал бы себя куда счастливее рядом с Вайолет Эффингем!

Я сказал, что в отношении застольной беседы поле, доставшееся нашему герою, оказалось отнюдь не бесплодным. В действительности, однако, ему едва ли пришлось даже играть роль сеятеля. Предметы разговора предлагала сама дама, и все они ее стараниями цвели и колосились без малейших затруднений.

– Мистер Финн, – сказала она, – я бы все отдала, чтобы стать теперь депутатом британского парламента!

– Но отчего именно теперь?

– Оттого, что сейчас у парламента есть настоящее дело, а это – уж простите меня, но я скажу, хоть вы и сенатор – случается далеко не всегда.

– Мой опыт невелик, но порой мне кажется, что дел всегда слишком много.

– Слишком много мнимых дел, мистер Финн. Разве не так? Но сейчас битва идет всерьез. Единственное, чем плохо быть женщиной, – невозможность участвовать в политике.

– Чью же сторону вы бы приняли?

– Здесь, в Англии? – спросила мадам Макс Гослер, из-за чего Финеас засомневался, является ли собеседница его соотечественницей. – О, трудно сказать. В политике я желала бы превзойти мистера Тернбулла и поддерживала бы все, что только можно: тайное голосование, всеобщее избирательное право для мужчин, право голоса для женщин, неограниченное право на забастовки, права арендаторов, образование для всех, ежегодные выборы в парламент и уничтожение скамьи епископов в палате лордов [32].

– Это внушительная программа, – заметил Финеас.

– Внушительная, мистер Финн, но мне так нравится. Хотя, думаю, для меня была бы слишком соблазнительна малодушная уверенность, что я могу отстаивать свои взгляды без опасности увидеть их воплощение. Ведь я, положа руку на сердце, вовсе не хочу огорчать леди и джентльменов.

– Полагаете, со скамьей епископов удалось бы расстаться?

– Я не хотела бы ни с чем расставаться, во всяком случае в действительной жизни. Добрейший епископ Абингдонский – мой лучший друг, а что до епископа Дорчестерского, я готова идти туда пешком из Лондона, чтобы услышать его проповедь. Я бы собственноручно вышивала для них фартуки, лишь бы они не остались без своих милых нарядов. Но между теорией и жизнью всегда такая пропасть!.. Правда же, мистер Финн?

– И так удобно иметь теории,