Том 5. Смерти нет! - Андрей Платонович Платонов

– Чтой-то облака-то, – говорит он, – свинцовые плывут – из них, считай, снег пойдет! Аль наутро зима спозаранку станет! Ведь что ж тогда нам делать-то: картоха – в поле, заготовок в хозяйстве нету, тогда помирать надо! Чего люди на свет рожаются, беззаботные головушки! Раньше бабка Марфа у нас в деревне жила – она у девок ребят морила, а ее в тюрьму советская власть на заключение посадила. Пускай бы лучше бабка целой была, при ней бы людей рожалось поменее и едаков-дураков избытка не было. А то ишь положение какое – на небе непогода и на земле порядка нету!..

Я уж давно привык жить, и на войне я давно, и страх я знаю редко – только от внезапности могу испугаться, но тут же опомнюсь. А тут я как-то оробел перед этим Петрушкой, он сморил меня своим злостным разумом, и другие люди тоже сморились от него. Говорил он не по своим летам, а как старик, но не было в его речи стариковской доброй души.

На ночь Петрушка всем распланировал место и каждому велел укрываться теплее, но тепла он желал тоже не от доброго сердца, а опять-таки из соображения пользы – чтоб харчи из человека не выветривались напрасно холодом.

Старики и старухи ни в чем почти не перечили Петрушке: должно быть потому, что они жили в чужой избе, а Петрушка, видно, был хозяйский сын, или оттого, что они рады были хоть как-нибудь теперь жить на свете, раз обратно пришла Красная Армия.

Когда мы все улеглись в порядке по указанию Петрушки, то в избе покоя не настало. Сам Петрушка вовсе не лег спать, потому что не управился еще с делами и заботами. Уснувшие дети бормотали и вскрикивали от ужаса, а иные вскакивали с места, и, поплакав, снова ложились, часто дыша своими маленькими оробевшими сердцами.

«Челюсть дракона»

…Тихая ночь войны, проникнутая взорами тысяч бодрствующих людей, медленно лилась по земле…

Четвертая контратака немцев была отбита. Полк Мещерина продвинулся в заданном направлении, и его батальоны заняли новые рубежи. Огонь умолк на поле боя, и наступили сумерки перед долгой зимней ночью. Подполковник Мещерин успел осмотреть местность, что лежала теперь впереди расположения его батальона, и сверить ее с картой; карта, видимо, была точна.

Перед Мещериным по фронту находилась балка с мягким рельефом. В этой балке лежали последовательно один за другим рыбные пруды, но между верховьем одного пруда и плотиной другого, расположенного выше, были, однако, сухие пространства. Противник сейчас был отогнан по ту сторону балки; там у него, против левого фланга полка, находилась развитая система огневых точек, и далее за ними были два населенных пункта, которые к утру Мещерину надлежало взять. Против правого фланга полка рос густой сосновый бор, спускавшийся в сухой тальвег балки меж двумя водоемами.

Что было сейчас в том немецком лесу? Лицом к этому лесу стоял третий батальон Мещерина, утомленный встречными боями с контратакующим противником. Этот батальон подбил сегодня три танка и истребил в двух рукопашных боях около роты фашистских пехотинцев, но люди Мещерина утомились, и не каждый из них, кто еще утром был жив и здоров, теперь дышал.

Стало темно, наступила ночь. Мещерин прошел по ходу сообщения в блиндаж, оставшийся от немцев, ординарец Порошков засветил ему свечи на деревянном столе. Подполковник задумался. Война переменилась. Сейчас она происходила на прусской земле. Теперь бой и маневр совершаются на местности плотной обороны противника, и так называемый «оперативный простор» требует такой же неослабной энергии от наступающих, как и прорыв передней полосы укреплений, потому что «простор» является лишь тесниной следующей очереди укреплений в глубине прорванной обороны.

Что было сейчас в темном немецком лесу? Оттуда выходили танки в контратаку, и туда они возвращались – те из них, что способны были возвратиться. Однако немцы понимают, что мы уже учли такое назначение леса, и что же они предпримут? Будут ли они ночью или утром снова контратаковать нас танками из леса или откажутся от этого в предвидении, что мы, естественно, обеспечим тут мощный противотанковый огонь?

– Порошков, сходи к артиллеристам, – сказал Мещерин, – попроси, чтобы майор Беляков сейчас же зашел ко мне…

Ординарец ушел. Мещерин читал карту. Против его полка было три прудовых водоема. Немцы, возможное дело, уже заложили взрывчатку в тела плотин или под водоспуски и взорвут их, тогда неподвижные водоемы обратятся в поток, и балка станет на время рекою, а затем долго будет мочажиной, заболоченной топью, и трудно, тяжко придется работать и двигаться здесь машинам, пушкам и людям.

Далее, за балкой, слева на фланге, находились огневые укрепленные точки противника, прикрывающие подступы с юго-запада к двум населенным пунктам. Мещерин расположил против них два своих батальона, третий его батальон стоял против леса, еще одна рота автоматчиков была у него в резерве.

Что было в лесу и за лесом, что было еще далее, в глубине обороны противника, где нынче же ночью придется идти батальонам Мещерина, – то оставалось неразведанного тайной.

Он вышел из блиндажа наружу, подышал свежим воздухом и посмотрел на погоду. С Балтики быстро шли холодные тучи, но поверх туч светила луна, и ее неподвижный магический свет слабо проникал сквозь тучи, еле озаряя землю из невидимого светильника, как бывает в сновидении.

В томлении Мещерин пошел по земле. Его беспокоил немецкий лес на правом фланге. Он бы мог сказать майору Белякову, командиру артиллерийского полка, чтобы Беляков выставил достаточно орудий против того леса на случай, если немцы начнут контратаковать из леса танками. Но Мещерину нужны были пушки Белякова на левом фланге, там следовало скоро и сокрушительно подавить развитую систему огневых точек противника. Затем много пушек потребуется при движении вперед в плохо разведанную глубину противника. Поэтому густо держать артиллерийские стволы против леса было неэкономно, этим ослаблялся удар по огневым точкам немцев на левом фланге, и это могло задержать наше движение в глубину – к немецким населенным пунктам.

Мещерин обратился лицом на восток. Он находился сейчас здесь один. Его полк был подобен мечу, вдавливающемуся в тело мучителя его народа, но рукоятка этого меча была в руках у Мещерина, и от движения его руки, от мысли Мещерина зависело, вонзит ли он меч в тело врага на разрушение его или противник иступит его меч и даже сломает его