Коза торопится в лес - Эльза Гильдина

одном из тихих хрущевских дворов Буре долго дожидаемся, когда этот Эдик покажется из подъезда. Высматриваем окна на первом этаже. А когда, наконец, выходит из подъезда, тут-то все и проясняется. От восторга дыхание перехватывает!

Сначала хотела закричать, что туберкулезник с остановки вовсе не сын Герману. Но потом сообразила, что одно другому, в общем-то, не мешает. У чужих имен, которые едва запоминаешь в сутолоке и по нечаянности, изначально есть конкретный хозяин. И вдруг эти посторонние, рассеянные имена начинают носить те, о ком и не мечталось думать. Эдик этот Часов, никакой он не туберкулезник, ничей он не сын, не брат, не жених. Это ожидание всей моей маленькой жизни, только мною понятый и необходимый образ, тайными помыслами вымоленный, тяжелым душевным расстройством выстраданный.

Ох, сколько всего между ними: нераспутанных связей, семейных историй, прошлых обид. Не распутаешь и не развяжешь. Накуролесили дяди-тети, а нам теперь после них жить. И баба Люська изведет. И ведь не даст. Не любит она Эдика Часова. Не говорит о нем. Не хвастает им, как Малым.

Ах да! Ничего же непонятно из того, что тут бормочу себе под нос.

Хорошо, рассказываю свой тайный секрет. Не умею создавать и держать интригу. Только еще больше запутываю все.

Тайный секрет

Когда мы с Хаят ехали в Буре, то где-то на подъезде к городу, возле соснового бора, наш автобус строго по пассажирской нужде сделал остановку. Бабушка подальше от всех определила для нас двоих отхожее место. Мне, конечно, еще не приспичило, но, чтобы не расстраивать беспокойную старость, пришлось для вида посидеть в кустах. Заодно в приятной хвойной тиши побыть наедине с собой. С Хаят этакая редкость – остаться в приятном одиночестве. Поэтому я люблю библиотеки и чистые туалеты. В них можно подолгу сидеть, и никто ничего не заподозрит. Заниматься полезными и важными делами.

Закидываю голову. Наверху кусочек неба в такую ветреную погоду еле держится на качающихся макушках сосен. Стала загадывать на будущее, посылать этому кусочку свободы все самое сокровенное. Только Хаят не дает покоя: дергает, поторапливает, спрашивает, нужна ли бумажка.

Сама же бабулька задержалась надолго.

И пока дожидаемся ее всем автобусом, тот же ветер со стороны остановки доносит чужое веселье с мужскими голосами. В них была жизнь. А с бабушкой ее не было. По этой причине казалось, что все незнакомые люди должны быть априори интересными, а иначе почему судьба-злодейка к ним не подпускает? Потому, наверно, вошло в привычку вечно сокрушаться, жалеть себя, иногда втихую плакать.

Заслышав голоса эти, с переизбытком неизрасходованной энергии, с любопытством сельской затворницы осторожно двигаюсь с сумкой на колесиках в сторону посиделок чужих взрослых. Пробираюсь вдоль задней стены, сваренной из старых железных листов, и в щели, затаив дыхание, выглядываю затылки сидящих. Что они тут потеряли – неизвестно. Прячут под навесом свое пиво и расслабленную от зноя болтовню. Как много людей может позволить себе проводить время по своему усмотрению!

Неожиданно столкнулась лицом к лицу с одним из них. Он вырос из-за угла, на ходу расстегнул ширинку брюк, вслух высказав пожелание сходить по ветру. Обойдя струю, стала метаться с сумкой на колесиках, пока наконец не прошмыгнула мимо него вперед и не предстала во всей красе перед затихшей компанией. В ужасе, не помня себя от стыда, поспешила удалиться прочь. Обошла их большую черную машину. В ее тонированных окнах пьяно отражаются светлые рубашки.

Вернулась на то место, где оставила меня Хаят, и стала успокаивать себя тем, что я действительно очень мнительная и что солидные дядьки, бог знает как сюда занесенные, все же угадают во мне бесполезную, праздно шатающуюся пассажирку, а не какого-нибудь вредного соглядатая. И правда, они тут же вернули себе вспугнутое веселье. Но один из них вдруг откололся и вразвалку направился в мою сторону. Отругать, что ли, хочет?

Мне не то что ответить, мне глянуть на него неловко, когда он, приблизившись, просит прикурить. Еще бы билет на Марс затребовал! Ну да, по мне же видно, что у меня и того, и другого, и можно без хлеба! Судя по росту и голосу, он должен быть симпатичным. Природа не обманывает, когда создает породистых людей на беду остальным. Как мой Папа – на беду моей Маме. Как моя Мама – на беду всем остальным папам.

Наверно, парень заметил, что каблучок мой застрял в трещине разбитого асфальта. Это я так справлялась со жгучей досадой – для успокоения нервов пыталась перекатываться с носка на пятку.

– …А есть другие способы казаться умнее, вы не знаете? – без предисловий и приветствия заводит незнакомец со мной странные речи. – Я тоже. А вам и не надо. Сразу видно, разумный человек, слов зря не бросает, на пьяных внимания не обращает. Ну и правильно, молчите, держите дистанцию, не давайте повода. – И как ни в чем не бывало достает зажигалку из кармана, но внезапное продолжение собственной мысли мешает ему прикурить. – Кому хочется пьяный барагоз слушать? Не вижу, не слышу, не говорю. А то лезут всяко-разные в душу и как начнут нести околесицу. Столько представлений и понятий на свете, которые не стоят даже предлогов и союзов. – И, бросив на меня рассеянный взгляд, снова отвлекается от сигареты. – Я так вижу, люди вас немного пугают? А меня вообще все они пугают. И их происхождение тоже. Я как-то любил все представлять по-старому, как учили: маленькая капля, помещенная в питательную глину, – вот что мы такое. Прекрасно и непостижимо. Творение, одним словом. Ну, глядя на вас, в этом, конечно, сложно разубедиться. Где вы были раньше?.. А теперь мы просто стволовые клетки, помещенные в благоприятную среду. Все установлено и доказано. Божественное ли творение человек, если его колоссальные способности можно воспроизвести? И то, на что уповаешь, что создало тебя, может оказаться просто генно-инженерным вмешательством. А я не хочу зависеть от себя подобного только потому, что тот видит дальше меня. Мне бы хотелось верить во Всемирный разум. «Мысль о тебе, Учитель, спасительна». – Он наконец вспоминает о сигарете, но губами все равно не притрагивается. – Потом, правда, вспоминаешь: ведь было в жизни провидение, случалось чудо, про которое когда-то неблагодарно забыл. А было ли? Начинаешь сомневаться. Сны и туннели при клинической смерти, любые другие чудеса уже не канают. И не учитывать опыты естествознания тоже нельзя. Вы на филфаке никогда не учились? Страшно интересно давать научные объяснения. История человечества интереснее, чем само человечество, его современное развитие, которого, в