Книжная лавка фонарщика - Софи Остин

Эвелин выпрямилась и изящно скрестила ноги.

— Я уверена, что есть причина, почему раньше они на свои балы нас не звали, а сейчас вдруг решили пригласить. И, в отличие от вас, я не считаю, что эта причина в нашу пользу.

— Причина была в том, что ты оскорбила леди Вайолет в самый ее первый выход в свет, — ответила мать. — Теперь она хочет показать, что больше не держит на тебя зла, а ты собралась ее игнорировать?

Эвелин отпила чай и поморщилась. Молока в него налили от души, и он превратился в пресную сероватую жижу. Эвелин посмотрела на тетушку Клару, которая в ответ демонстративно отвела взгляд к окну, а затем с вызовом устремила его на Эвелин.

— Я не собралась ее игнорировать, — сказала Эвелин. — Игнорирование предполагает возможность унизить кого-то своим отсутствием. А я, если на то пошло, изо всех сил стараюсь не давать ей возможности унизить себя.

Мать села.

— Только ты можешь увидеть в приглашении на бал предвестие катастрофы.

— Потому что так оно и есть! Как вы не понимаете? Слухи из Лондона со временем доберутся и досюда, если не добрались уже, и что будет тогда? Тогда на каждом балу мы весь вечер будем вынуждены отвечать за глупость отца, за его позор — за наш позор — лично. Будет как в Лондоне, когда мы проводили там лето, — с единственной разницей, что в этот раз отец не просто допустил какую-то оплошность или где-то что-то не то сказал — в этот раз он по уши погряз в долгах, в фатальных долгах, и отвечать за них перед светом придется нам. Уж простите, если мне не кажется, что для нас это такой уж замечательный способ провести вечер.

— Не для нас — для тебя. — На лице ее матери появилась натянутая улыбка. — Меня не приглашали.

Эвелин вскинула руки:

— Очередная причина туда не идти.

— Нет, очередная причина, почему ты должна туда пойти. Ты будешь удерживать наше положение в обществе. Твое присутствие покажет всем, что нас не получится застыдить и загнать в подполье.

Эвелин вздохнула.

— А как же ваши слова о том, что светские дамы должны вести себя безукоризненно? Если я приду без сопровождения, это вызовет только больше вопросов, не согласны?

— Согласна, — сказала Сесилия. — Что ж, иногда приходится несколько прогибать правила ради собственных интересов.

Тетушка Клара громко отхлебнула чай.

— Приятно слышать, что ты еще не забыла собственное кредо, Сесилия. Ведь когда ты встретила Джона, ты нарушила все писаные и неписаные правила…

Сесилия покраснела.

— Тетушка Клара, сейчас не время…

— А почему еще камеристка, воспитанная в работном доме, дочь каменщика и портнихи, могла выйти за старшего сына барона?

— Ну в самом деле! — раздраженно фыркнула Сесилия.

— Потому что они влюбились друг в друга, — сказала Эвелин. Ведь именно это ей всегда и рассказывали: они влюбились, а все остальное было просто формальностью.

— Нет. Потому что правила существуют для того, чтобы их нарушать, — продолжила тетушка Клара с хищным блеском в глазах. — Такой вот чепухой она и охмурила твоего отца.

— И полюбуйтесь, что из этого вышло, — проворчала себе под нос Эвелин. Ей показалась, что и без того маленькая комната каким-то образом становится еще меньше. Даже пастушки словно бы следили за ней с каминной полки и ухмылялись. — Я не хочу туда идти — ни чтобы удерживать наше положение в обществе, ни тем более чтобы сыновья всяких герцогов, виконтов и помещиков смотрели на меня как на корову на деревенской выставке. Думаете, они настолько слепы, что не поймут, что к чему?

— Я не предлагаю стоять тебе там как на выставке, милая, — строго произнесла мать. — Ты будешь танцевать с ними и вести светские беседы.

У Эвелин в животе будто свернулась змея.

— Вы же знаете, как плохо мне даются светские беседы.

Тетушка Клара фыркнула:

— В мое время люди женились, не обменявшись друг с другом и парой слов. Тебе это весьма подойдет, дитя. Я более чем уверена.

— Полно, тетушка. — Сесилия сурово на нее посмотрела. — Она не настолько безнадежна. Ей просто нужно… — Она запнулась и, облизав губы, перевела взгляд на Эвелин. — Тебе просто нужно сдерживать себя и не задавать слишком много серьезных вопросов.

— Знаешь, что она вчера у меня спросила? — с кислым выражением лица сказала тетушка Клара. — «О чем вы больше всего жалеете в своей жизни?» Словно англичанки обсуждают такие вещи! Я нахожу, что новое поколение разбрасывается своими эмоциями, как рисом на свадьбе. В мою молодость никто не спрашивал меня о моих чувствах: никому не было до них дела, да и это было не важно. Что ж, девочка, у меня появился ответ на твой вопрос: я жалею, что пустила вас двоих к себе на порог!

— Тетушка Клара, прошу вас. — Мать Эвелин прижала кончики пальцев ко лбу так, словно предчувствовала приступ мигрени. — Вы обе, довольно. Ты пойдешь на бал, Эвелин. Будешь там танцевать и, кто знает, может, даже хорошо проведешь время.

— Подозреваю, что не проведу, — ответила Эвелин, не отрывая взгляда от сумрака окон.

— А вы, — Сесилия повернулась к тетушке Кларе, — могли бы научиться разбавлять свои слова хоть капелькой добра.

Тетушка Клара приложила руку к груди:

— Я? Сказала что-то недоброе? Что за чепуха!

— У меня даже нет подходящего наряда, — произнесла Эвелин. — Мое изумрудное платье, по сути, не бальное, а просто вечернее.

— Что ж, придется ему побыть бальным, — ответила мать, широко ей улыбаясь. — Я уверена, ты будешь выглядеть в нем чудесно.

Стоя тем же вечером перед заляпанным зеркалом и изучая в нем свое отражение, устало смотревшее на нее в ответ, Эвелин чудесно себя не чувствовала. Ей казалось, будто она идет по высокой траве и что в любой момент может услышать металлический щелчок захлопнувшегося вокруг ее ноги охотничьего капкана.

Насчет платья она была совершенно права. Пусть оно и было симпатичным — изумрудно-зеленого цвета, с глубоким овальным вырезом и более темными бархатными рукавами-фонариками, — для бала оно было недостаточно изысканно, слишком минималистично в отделке (немного черно-золотого кружева вдоль декольте и по внешнему краю рукавов), эффектным его было не назвать. А для бала нужно эффектное платье, такое, которое бы кричало: «Посмотрите на меня! Посмотрите, сколько у меня денег!» А это платье только заявляло бы: «Недооценила я, насколько роскошен будет этот вечер», — и от этого Эвелин еще больше бы чувствовала себя не в своей тарелке.

Она тяжело вздохнула и, отвернувшись от зеркала, села на кровать в озеро зеленого шелка.