Принцесса Клевская - Мари Мадлен де Лафайет

За окнами уже забрезжил рассвет, когда графиня дописала это признание, наверно, одно из самых мучительных, какие были когда-либо писаны женской рукой. Запечатав его, она подошла к окну и увидела во дворе графа Тандского, собиравшегося сесть в карету. Она послала к нему служанку с письмом, велев сказать, что в нем нет ничего срочного, и граф может прочесть его, когда будет время. Граф удивился письму, и, хотя он не мог полностью угадать его содержание, у него возникло смутное предчувствие, что оно как-то связано с его вчерашними подозрениями. Он сел в карету и от волнения не сразу решился вскрыть письмо, хотя ему не терпелось его прочесть; наконец он прочел и узнал о своем несчастье. Какие только мысли не посетили его в эту минуту! Если бы кто-то увидел его в этом состоянии, то наверняка решил бы, что граф либо сошел с ума, либо прощается с жизнью. Ревность и подозрения обыкновенно подготавливают мужей к такого рода несчастьям, они даже догадываются иногда о виновнике, но, как бы они ни были проницательны, у них нет той уверенности, которую дает человеку признание.

Граф Тандский находил свою жену весьма привлекательной, хотя и не всегда любил ее должным образом, но, главное, она казалась ему самой достойной среди всех известных ему женщин, поэтому удивление его было не менее сильным, чем гнев, к которому против его воли примешивалась боль затаенной любви.

Он остановился в каком-то доме, встретившемся ему по пути, и провел там несколько дней в душевном смятении, которое легко вообразить. Сначала им владели чувства вполне обычные для его положения, – он хотел немедленно убить жену, но мысль о смерти принца Наваррского и Лаланда, в котором он без труда угадал их доверенное лицо, слегка остудила его ярость. В том, что об этой истории больше никто не знает, граф не сомневался, уверенный, что женитьба принца Наваррского вполне могла ввести в заблуждение всех, коль скоро она ввела в заблуждение его самого. Это отчасти облегчало его страдания, но, когда он вспоминал о том, каким образом и сколь ужасно был обманут, сердце его разрывалось, и он жаждал только мести. Однако он сообразил, что, если он убьет жену и обнаружится, что она была беременна, все сразу же поймут, в чем дело. Поэтому, будучи человеком чрезвычайно гордым, он решил, дабы не уронить себя, сохранить все в тайне и отправил к графине посланца с такой запиской:

«Желание скрыть свой позор вынуждает меня на время отложить месть. В дальнейшем я решу, как поступить с Вашей недостойной жизнью. Ведите себя так, как если бы Вы всегда исполняли свой долг».

Графиня прочла записку с радостью. Она считала ее своим смертным приговором, но, поняв, что муж разрешает ей не скрывать своего положения, убедилась в том, что стыд – самое сильное из человеческих чувств. Она обрела некоторое спокойствие от сознания, что смерть ее – дело решенное, а репутация спасена. Не интересуясь более ничем в этом мире, она стала готовить себя к смерти и, поскольку по натуре была человеком страстным, обратилась к благочестию и покаянию с таким же пылом, с каким прежде предавалась любви. Душа ее, отрешась от надежд, была преисполнена печали, все земное отвращало взор, и графиня не видела иного избавления от страданий, кроме конца своей несчастной жизни. Она прожила так некоторое время, словно живая покойница. На исходе шестого месяца беременности здоровье ее не выдержало, у нее началась затяжная лихорадка, и она родила намного раньше срока. Судьба послала ей утешение видеть своего ребенка живым, при этом она знала, что он не выживет и она не оставит мужу незаконного наследника. Графиня скончалась несколько дней спустя[32]и встретила смерть с радостью, доселе еще не виданной. Она поручила своему исповеднику сообщить мужу о ее смерти, передать, что она просит его простить ее и навеки изгнать из памяти ее образ, который не может вызывать у него ничего, кроме ненависти.

Граф Тандский воспринял это известие без ожесточения и даже с известной долей сострадания, но тем не менее с радостью. Несмотря на свою молодость, он не пожелал больше вступать в брак, испытывая к женщинам одно лишь отвращение, и дожил до весьма преклонных лет[33].