Когда взрослеют сыновья - Фазу Гамзатовна Алиева

Поистине, если один злой человек скажет, что звезды — это вовсе не звезды, а птичий помет, то найдется немало таких, которые поверят этому.

Хасбика-ада стояла во дворе фермы и, закинув голову, смотрела в небо. Оно было необыкновенно синим и недосягаемо высоким. Словно не вчера с этого самого неба лились сплошные потоки дождя. Холодный северный ветер гулял раздольно и широко, размахивая своими невидимыми крыльями.

«Погодка как по заказу», — с удовольствием отметила про себя Хасбика.

Денек-другой — и все высушит. Глядишь, и трава в Ганзухе не пропадет.

Но вот Хасбика насторожилась, прислушалась. До слуха ее долетело пение:

В стихах ты меня называешь порой

Высокой горой, недоступной горой.

Спасибо! Приятна твоя похвала.

Но нет недоступной горы для орла.

«Зорянка, — и губы Хасбики, дрогнув, неумело раздвинулись в непривычной для нее улыбке. — Ох, девушка! Птицам, наверное, обидно, что ты всегда опережаешь их».

И Хасбика живо представила себе девушку, легкую, как этот ветер; скачет небось по камушкам как горная коза, спешит на ферму, радуется, что дождь кончился.

Хасбика знала не только характеры и тайные мечты своих доярок, но и каждое их движение: жест ли, поворот души… Своих! Но какой путь им приходилось пройти, прежде чем заслужить почетное право быть у нее «своими».

Без преувеличения можно сказать, что они проходили огонь, воду и медные трубы. Нет, не зря ее прозвали в ауле «свекрухой».

Помнит Зорянка, как она впервые пришла на ферму вместе со своей подругой Камилой. С детства приученные к сельскому труду, привыкшие в своем домашнем хозяйстве ухаживать за скотиной, они явились на ферму щебеча и смеясь, словно им предстояло здесь срывать лепестки с цветов.

Когда они подоили своих коров, Хасбика ничего не сказала им, а только взяла ведра и стала додаивать каждую корову. А потом поставила эти ведра перед ними.

— Чтобы это было в последний раз! — сказала она строго. — Чай, не в городе выросли, должны знать, что оставшееся в вымени молоко перегорает и с каждым разом корова будет давать все меньше молока.

На этом урок не кончился.

Увидев, что девушки положили коровам корм в невычищенную кормушку, она позвала их в ту комнату, где проводила больше времени, чем у себя дома, и начала издалека:

— Девушки, я бы хотела знать, что вы ели вчера на ужин?

Зорянка хихикнула.

Камила спросила с вызовом:

— Это еще зачем?

— Коли старшие спрашивают, надо отвечать, — заметила Хасбика.

— Ну-у… я ела кашу, — не сразу вспомнила Зорянка.

— А я чуду с творогом, — бойко ответила Камила.

— А утром?

— Утром? Утром оладьи со сметаной.

— А я творог. А что?

— И вы оладьи и творог положили в те же тарелки, с остатками вчерашней еды? — допытывалась Хасбика, распутывая свой, только ей пока видный клубок.

— За кого ты нас принимаешь?! — хором возмутились девушки. — Мы же вчера за собой тарелки помыли.

— Вот-вот, — обрадовалась Хасбика, и глаза ее заблестели, — а почему вы думаете, что коров можно кормить в грязной кормушке?

— Что ты придираешься?! — вспыхнула Камила, рассердившись, что ее поймали с поличным. — У, свекруха!

— А вы знаете, — нисколько не обидевшись на это нелестное прозвище, продолжала Хасбика, — а вы знаете, сколько из-за этого пропадает каждый день корма? Так вот, чтобы я этого больше не видела.

Пристыженные девушки долго не могли успокоиться.

— Кто она такая, что ее все боятся! И завфермой и даже сам председатель. Зачем это мне нужно, чтобы у меня на работе была свекруха. Она такая же доярка, как и я. Пусть и отвечает за своих коров, а я за своих…

— Камила, — перебила ее Айшат, — твоя корова дома, а здесь нет ни твоих, ни ее коров. Все они колхозные. Никто не станет говорить именно о тех коровах, которые закреплены за тобой, а скажут «молочная ферма колхоза имени Дахадаева». И мы все должны стоять за честь нашей фермы и колхоза. — И уже более ласково сказала: — Камила, ты на нее не обижайся. Она ведь не от злости тебя поучает, а от доброты. Хочет, чтобы из тебя вышла настоящая доярка.

— У меня и так руки болят, уснуть не могу, — пожаловалась Камила.

— Это у всех так поначалу.

— А почему у Зорянки не болят?..

— И у Зорянки болят. Быть не может, чтобы не болели. Только она терпит, не жалуется.

— Ну да, если бы у нее болели, разве бы она пела?..

— Еще как! — вмешалась в разговор Зорянка. — Попою-попою — и легче становится.

Тут на ферму прибежала взволнованная Хузу, заместитель председателя колхоза, и сказала, что дочь ее соседей Патимат хочет работать здесь на ферме, а родители требуют, чтобы она ехала учиться. Надо было повлиять на родителей, а сделать это могла только Хасбика-ада: ведь ее одну «боялись» в ауле.

Хузу рассказала краткую предысторию. Оказывается, мать девушки, решив, что это она, Хузу, так сказать, по соседству мутит воду, ворвалась к ней в дом с воплями: «Сама-то владеешь солнцем, а моей дочери не хочешь оставить даже лучика», — мать Патимат намекала на высшее образование Хузу, полученное в Москве, в Тимирязевской академии.

«Если твоя дочь хочет учиться, ее ничто не удержит», — отвечала Хузу. «Захочешь тут, если на неокрепший ум будут капать яд такие змеи, как ты!»

— Вабабай! — услышав эту новость, всплеснула руками Айшат. — Прямо на глазах меняется мир! Когда я после окончания войны хотела поехать учиться, моя мать так накричала на меня: «Бесстыжая ты, опозоришь наш род! Лучше мне лечь в могилу, чем дожить до такого дня».

Словом, Хасбике-ада пришлось снять фартук, ополоснуть в ведре руки и, одернув свое коричневое штапельное платье, отправиться спасать девушку. И все знали, дело это она выполнит с честью, как и все дела, за которые бралась. Глядя, как развевается на ветру ее широкое платье, многим пришло в голову, что она похожа на наседку, под добрым крылом которой так тепло и уютно цыплятам.

И еще им подумалось, что она вовсе не свекруха, а мать, родная мать. Но не такая, которая калечит детей своей слепой любовью, а та, которая делает все, чтобы их крылья окрепли для полета.

Перевод Л. Румарчук.

НЕВОЛЬНЫЙ СВИДЕТЕЛЬ

Правду говорят: чужая душа — потемки. Но очень трудно найти тропинку, ведущую к тайникам и собственной души. Ведь мы, сами не зная себя, не всегда понимаем, что руководит нашими поступками, какое скрытое движение мысли приводит