Жилец - Владимир Михайлович Скрипник

Много времени уделялось изучению языков. Вдобавок к английскому и французскому сначала ввели итальянский и испанский, потом количество языков увеличилось до десяти, это были основные европейские языки, которыми я должна была владеть в полной мере, свободно говорить, читать и писать. Изучение осуществлялось методом полного погружения. Каждый день посвящался определенному языку и только на нем шло общение и обучение другим предметам. Поначалу было сложно, но со временем стало привычным. Особое внимание уделялось произношению. Раньше я считала, что хорошо владею английским, но уже с первых занятий в центре выяснилось, к моему удивлению, что это далеко не так. И произношение, и использование словарного запаса — все было неправильно, пришлось переучиваться, это оказалось сложнее, чем правильно осваивать язык, что называется, с нуля.

Кроме языков изучала особенности экономики, общественно-политической организации конкретных стран, их историю, обычаи, культуру. Потом эти теоретические знания закреплялись практикой. Меня вывозили в какую-нибудь страну для более детального ознакомления. Я там какое-то время находилась, вначале при посольстве, а потом самостоятельно жила и работала по легендам.

У меня была куча специальных предметов, которым уделялось повышенное внимание. Моя программа постоянно корректировалась так, чтобы каждое занятие по любой дисциплине было не в тягость и даже приносило удовольствие, но мне больше всего нравились занятия по единоборствам и восточным практикам. Иногда на занятиях присутствовал Иван Иванович. Обычно он приветственно махал мне рукой, но общаться с ним не полагалось и не потому, что кто-то запрещал, просто я сама понимала, что нельзя. И вообще в центре мне ничего не запрещалось, но я каким-то образом понимала, что можно, а чего нельзя делать. И еще не было никаких наказаний, и не потому, что не было провинностей, конечно, они были, особенно вначале, но потом их становилось все меньше и меньше. Как это достигалось, я не знаю, поскольку не чувствовала никаких ограничений, я уже не говорю о каком-то насилии над собой, я была свободна и наслаждалась своей свободой, но при этом чувство долга стало определяющим.

В первый год обучения программа была ориентирована на мое физическое развитие и получение знаний об окружающем мире. Начиная со второго года к этому добавилось еще и культурное развитие, уровень которого у меня был где-то около нуля. Урокам музыки, живописи, скульптуры, театральному искусству уделялось серьезное внимание, иногда даже казалось, что это чуть ли не основные предметы. Кстати, в моем обучении не существовало разделения типа это важно, а на этих занятиях можно расслабиться, все было важным.

Затем началась пора еженедельных посещений — по субботам театры, по воскресеньям музеи, галереи и выставки. Обычно в пятницу после занятий меня с куратором отвозили в Москву, там была ведомственная квартира, мы в ней жили, а в воскресенье вечером возвращали нас назад. В квартире для меня был подобран специальный гардероб, соответствующий программе культурных мероприятий. Я не участвовала в его формировании, этим занимались стилисты, которых я и в глаза не видела. В результате занятий по ориентированию на местности я теоретически хорошо знала карту Москвы, могла с закрытыми глазами пройти по любому адресу, причем, если это нужно, маршрут мог быть оптимальным, поэтому чувствовала себя раскованно в любой точке города. Обычно на мероприятие мы отправлялись вместе с куратором, но это совсем не значило, что она весь вечер не отходила от меня ни на шаг, наоборот, у меня была полная свобода, я могла знакомиться в антрактах или в залах с понравившимися мне мужчинами, а желающих всегда хватало, могла с ними беседовать, шутить, легко флиртовать, позволять им провожать меня до дома, иногда меня приглашали уже ставшие знакомыми мужчины к себе домой, и я, если хотела, принимала приглашения и иногда оставалась на ночь. Не знаю, контролировал ли меня кто-то в смысле тайной слежки или нет, но куратор в таких случаях, попрощавшись, уходила домой одна и никогда, даже если я возвращалась на следующий день, не задавала никаких вопросов. Все это мне не чтобы запрещалось, а наоборот приветствовалось, единственное что не приветствовалось — постоянство отношений.

Такая, с позволения сказать, светская жизнь начала уступать место боевой подготовке. Не индивидуальной, она не прекращалась с самого начала, меня тренировали и обучали ведению специальных боевых действий в составе специализированных групп. Составная часть этого обучения — командировки в горячие точки и непосредственное участие в боевых операциях.

За весь период подготовки в центре мне никто не говорил, какова цель моего обучения, кого из меня готовят, как и где я буду работать после окончания обучения. Потом я поняла, что конечных сроков обучения нет, и центр — это мой дом, куда я возвращалась и буду возвращаться всякий раз после выполненного задания. Обычно после возвращения следовал короткий отдых и снова занятия и тренировки.

У меня была определенная географическая зона использования — Европа. В основном, операции с моим участием осуществлялись в столичных или крупных городах. Чаще всего я там была студенткой и изучала историю, что само по себе было для меня интересно и являлось хорошим прикрытием.

Потом наступила «Пражская весна». Я в это время слушала лекции по французской филологии в Карловом университете. Мне было известно, что в политической и общественной жизни ЧССР назревают тревожные события, и знала я об этом еще до их заметных проявлений. В Чехословакии активизировалась работа разведывательных служб капиталистических стран и стран Варшавского договора.

Наш центр тоже принял участие в этих событиях, я прошла курс интенсивной подготовки по спец программе. Впервые непосредственным руководителем моего обучения и последующей работы стал Иван Иванович, кстати, у него был псевдоним или, как у нас говорили, позывной, «Хозяин». Я на себе испытала, что значит, когда тебя обучает профессионал высочайшего уровня. Стройность, четкость, аргументированность — все это формировало в моем сознании однозначное непримиримое отношение к деятельности руководителей Чехословакии, доведших страну до хаоса. Он убедительно объяснил мне и это стало для меня абсолютным знанием, что отклонения от советского курса начались еще при Новотном, который совмещал посты президента страны и главы партии при отсутствии профессионализма, а главное, был уязвим из-за причастности к репрессиям. Все это сформировало у чешского народа негативное отношение как самому Новотному, так и к просоветскому курсу ЧССР. Этот негатив формировался внутренней оппозицией,