На том берегу - Евгений Иванович Борисов

— А не найдётся?..

— Может, кто-то другой подберёт. Мир не без добрых людей.

С полквартала шли молча. Васильев угрюмо тянул за собой санки с Алёшкой.

— Ну чего ты? — Алёна взяла мужа за руку.

— Да так, — задумчиво ответил он, — себя самого вспомнил, когда был вот таким, как Алёшка. Представляешь, я кошек бездомных домой таскал. И кошек, и собак. Подберу на улице и домой. Каких только не было! И хромые, и слепые… Отец вечером с работы придёт, сесть не на что, на диване, на стульях кошки да собаки. Повыкидывает их всех, а утром я их снова…

— Ну и чем это кончилось?

— Как видишь… Тебя вот нашёл, — пошутил Васильев. — Помнишь, как мы с тобой познакомились? Тоже на улице. Ты стояла у телефонной будки и плакала, а я подошёл…

— Подобрал, одним словом…

Оба рассмеялись, но как-то невесело, через силу. И тут Алёна удивила его.

— Слушай, — сказала она, — может, и правда тебе нужно было остаться?

— Ну ты даёшь! — Васильев даже остановился, недоуменно уставился на неё. — Да ведь ты же сама… ты меня первая потянула оттуда!

— Ну хорошо, я потянула, — сказала она, — потому что испугалась. Не за себя, разумеется. Ну а ты? Ты же мужчина, ты должен был сам решать.

— Да, мать, с тобой не соскучишься, — завозмущался он, — я же, выходит, и виноват! А ты, ты… Так всю жизнь и будешь от стрессов Алёшку спасать? Сегодня от одной беды спрятала, завтра от другой уберегла, а послезавтра… Ты знаешь, чем всё это кончится? Ты об этом подумала?

— Не кричи, — она стала оглядываться по сторонам, — чего после драки кулаками махать? — И вдруг остановилась, сказала решительно: — Ну хочешь, возьми санки и поезжай назад?

Ни насмешки, ни издевки в её голосе Васильев не уловил; явно озадаченный, не зная, как поступить, он ответил:

— Как же, ждёт она меня там.

Но и потом, уже дома, пока распаковывали Алёшку, пока освобождали его от одёжек и укладывали спать, пока потерянно, молчком слонялись по квартире, они продолжали думать о том, что случилось там, на трамвайной остановке, что нежданно-негаданно вошло вслед за ними в эту уютную квартиру, в их кухню, в которой они так любили сидеть по вечерам, по выходным: сесть друг против друга и говорить обо всём — о себе, об Алёшке, о жизни вообще…

Разгружая на кухне хозяйственную сумку, Алёна вспомнила про обещанный ужин с бутылкой сухого вина. Решила: если он напомнит, можно будет достать. И убрала бутылку в холодильник. «Если достанет, — тем временем думал он, — можно, конечно, и выпить. А почему бы и нет».

Он не напомнил — не решился, а она не предложила, и ужин не состоялся.

И так же молча они лежали потом в постели, тайком друг от друга доругивались, доспоривали о чём-то, перебирали что-то в своей жизни, в самих себе, и оба, тихо вздыхая, мучились одной виной, и эта вина то разделяла, то снова сближала их, как сближает людей одна беда или одна потеря.

— Ты знаешь, — не выдержав этой тягостной тишины, прошептала Алёна, — мне так страшно почему-то. — Она протянула руку к нему, будто искала его защиты. — Боюсь, Алёшка никогда не простит нас за это. Если узнает, не простит…

Васильев понял её беспокойство, хотел утешить: мол, при чём тут Алёшка, он даже не видел, не понял ничего. Но промолчал. Как наваждение, как наказание за всё, что случилось с ними сегодня, глядели на него из темноты печальные, полные отчаяния глаза той собаки.

…Примерно через час, бессонно проворочавшись в постели, он тихо поднялся, стал одеваться в темноте. Она слышала всё: как он встал, как шуршал осторожно бельём, как обувался потом в прихожей, как звякнул связкой ключей…

Хотела окликнуть, отговорить его, сказать, что это бессмысленно — тащиться через весь город, ночью, к той остановке, что наверняка кто-то забрал несчастную собаку… Но удержалась. Подумала: пусть идёт.

ЛЕБЕДИНАЯ ПЕСНЯ

Эту поездку в село Ильинское, случившуюся год назад, Алексей Павлович и теперь ещё вспоминает. В какой-то день и час нежданно-негаданно вдруг овеет душу желанным, уютным теплом, то ли от печки, возле которой он, Алексей Павлович, озябший и усталый, будто бы отогревался однажды с дороги, то ли это шло от слов, таких же тёплых и желанных, когда-то, от кого-то услышанных и полузабытых теперь. Станет радостно и беспокойно от этой нечаянной и словно бы запретной радости, и опять, в который раз, затревожится сердце, как от потери какой-то, в которой сам он и виноват. Что за потеря, перед кем и в чём надо виниться — поди разберись.

Но сердце же и подсказывало: там, в Ильинском, всё началось, оттуда и тянется эта история…

А история и впрямь вышла странная. Впрочем, это как судить. Если попросту, без премудрых фантазий, которыми Алексей Павлович на старости лет вздумал забивать себе голову, то ничего особенного, или, как говорят, криминального, в той поездке и не было. Обычная плановая ревизия в обычном магазине сельпо. И дорога недальняя — вёрст пятнадцать автобусом. Для толкового ревизора работы — на день с перекуром, а для Алексея Павловича, старшего инспектора райпо, имеющего тридцатипятилетний стаж безупречной ревизорской службы, к тому же и некурящего — и подавно.

И всё-таки было, было одно обстоятельство, которое придавало этой командировке некую, ну если не торжественность — по характеру Алексея Павловича это было бы слишком, — то значительность или, скажем, символический смысл, о чём никто, кроме самого Алексея Павловича, пожалуй, и знать не знал.

Обстоятельство в общем-то не из весёлых: через месяц Алексей Павлович собирался уходить на пенсию. Здоровьице стало пошаливать, нервишки поистрепались, да и устал он от этих частых разъездов, от бумажных головоломок, от кроссвордов всевозможных, на разгадывании которых он съел большую собаку, за что одни ценили и уважали его, а другие боялись.

Одно тревожило ревизора… Вот и компьютеры уже появились, к которым он, к слову сказать, так и не смог привыкнуть, больше того, не доверял им, считал чуть ли не баловством, модой или игрушкой, и по-прежнему обходился обыкновенными, затюканными счётами и собственной головой. Но бог с ними, с компьютерами — жулья бы от этого поубавилось! Растрат и хищений. Так ведь не очень! А значит, и ревизорам работы — конца не видно, и жалко, что последнего нечистого на руку будут выводить на чистую воду без