Крейсер «Суворов» - Александр Ермак

как Воронок засунул тетрадь с песней о «Сенявине» в рундук, тревога отступила. На смену ей пришло возбуждение от мыслей, связанных с возможно предстоящим выходом в море. Ожидая возвращения музыкантов в кубрик, Сергей думал о том, что сегодня, если все сложится лучшим образом, он перейдет в новое «морское сословие», порвет с сухопутным прошлым.

Всего лишь пару месяцев назад Воронок был обычным деревенским парнем и даже не задумывался, как далеко его может забросить судьба. Из Луковки их увезли троих: самого Сергея, толстого Витьку – Винни Пуха – с другого конца улицы, и тракториста Кольку – самого сильного парня на селе. Тот жил в соседнем доме и всегда защищал Воронка от пацанов, набивавшихся в ухажеры Марины. Сергею не то что за свою девушку, но и за себя-то постоять было не просто: вырос, хотя и высоким, но худощавым, с неразвитыми, «прилепившимися» к костям мышцами. Посмотришь на него со стороны и не поймешь, как с таким телом уживается мощный басовитый голос. Правда, Марина на отсутствие развитой мускулатуры не обращала никакого внимания. Ей нравился, конечно, голос, а кроме него, еще и серые глаза Воронка, нос с горбинкой, густые, жесткие вьющиеся волосы, торчащие пружинками во все стороны. Марина даже в шутку завидовала: с такой «шапкой» ее парень мог ходить без головного убора вплоть до заморозков. Всю красоту пришлось пустить «под ноль»…

Сергей вспомнил, как, натянув спортивную шапочку на стриженую голову, смотрел на плачущую, вытирающую слезы Марину из кузова отъезжающего от сельсовета грузовика. Смотрел пьяными, затуманенными водкой глазами. Он тогда не осознавал, что расстаются они так надолго.

В военкомате райцентра односельчан Воронка отвели в какую-то отдельную колонну, которая тут же исчезла за воротами. Колька едва успел выкрикнуть:

– Держись, Серега! Как ты там без меня…

Воронок на это пожал плечами и тут же напился до бесчувствия с незнакомыми ребятами, предложившими:

– Подставляй стакан, у нас этого добра завались! Пей, пока есть! Потом только вспоминать будем…

Очнулся в поезде, где ему снова предложили выпить: водки, вина, пива. Сергей не отказывался. Следующий раз пришел в себя, почувствовав толчок в бок:

– Приехали!

Их выгрузили в Ванино, городе, о котором никто ничего определенно сказать не мог:

– Вроде дальневосточный морской порт.

Тут же у Воронка, знавшего много песен, всплыли в голове строки:

«Я помню тот Ванинский порт

И вид парохода угрюмый,

Как шли мы по трапу на борт

В холодные мрачные трюмы.

На море спускался туман,

Ревела стихия морская,

Вставал впереди Магадан —

Столица колымского края…

Будь проклята ты, Колыма,

Что названа чудной планетой.

По трапу войдешь ты туда,

Оттуда возврата уж нету.

Пятьсот километров тайга,

Живут там лишь дикие звери.

Машины не ходят туда,

Бредут, спотыкаясь, олени…»

Сергей был уверен, что их сейчас погрузят на пароход и отправят дальше – на Колыму. Действительно, прошагав несколько километров, они увидели море. Однако колонну провели не на территорию порта, а в расположение воинской части – флотского полуэкипажа. Обычно новобранцев посылают в учебный отряд на Русский остров, где обучают в течение шести месяцев. В экипаж же для прохождения курса молодого матроса в течение сорока пяти суток должны привозить лишь тех, кто на гражданке учился военным специальностям в школах ДОССАФ – добровольного общества содействия армии, авиации и флоту. Его отделения есть по всей стране. В них готовят водителей, связистов, радиометристов и других военных специалистов.

Ни в какой школе ДОСААФ очутившийся в полуэкипаже Воронок не учился. Впрочем, таких же «недосаафэвцев» рядом с ним оказалось немало. И никто из новобранцев не мог объяснить, почему райвоенкомат распорядился их судьбами именно таким образом.

Когда входили в ворота воинской части, то дежурные в черной флотской форме кричали с улыбками:

– Шкертуйтесь! Сразу же шкертуйтесь!

Только через некоторое время Сергей узнал, что шкерт – это веревка, веревочка. А шкертуйтесь, стало быть, значит: вешайтесь…

Вместе с другими новобранцами он быстро узнал и другие флотские слова. «Братан» – это обычное обращение матросов друг к другу. «Шкентель» – трос с петлей на конце, а также и конец строя. Еще было «Але», без которого не обходится ни один окрик:

– Але, братан на шкентеле, подтянись, не отставать!…

Экипажевские матросы, глядя на новобранцев сверху вниз, продолжали «советовать»:

– Шкертуйтесь, пока не поздно!

Но вешаться Воронку было не из-за чего. Он расстроился лишь тому, что пока мылись в бане и переодевались, у него украли губную гармошку, нескольких оставшихся рублей и пару пачек хороших сигарет, которые мать Алевтина купила в дорогу. Гармошку было особенно жалко – единственная память. Но вешаться… И на гражданке воруют, никто же по этому поводу себя жизни не лишает.

После бани выдали странную, очень широкую форму. Рабочая рубаха была без пуговиц и одевалась через голову. У брюк нет ширинки. Старшина объяснил:

– Широкая «роба» – это, чтобы когда по необходимости за борт прыгнул и руки поднял, «голландка» сама с тебя еще в воздухе слетела, а из просторных брюк в воде легко выплыть. А то, что ширинки нет… Так это привет от царя Петра Первого. Увидел он раз, как матросы нужду малую справляют, и у всех штаны спущены, потому что ширинок тогда не было. Не понравилось ему, что экипаж голыми задницами сверкает. Приказал клапан специальный придумать на передней части на пуговицах. Так что в таких брюках можно и нужду справить, и зад у тебя при этом остается прикрытым…

Тот, кто уберег личные деньги во время послебанного переодевания, рисковал потерять их ночью, когда старшины прощупывали уложенную рядом с кроватью форму. Очередным утром простонал армянин из взвода Воронка:

– Вай, двадцать пять рублей в комсомольский билет между обложкой и последней страницей вклеил. Нашли! Украли!

Кормили в экипаже очень плохо. В столовой за столом на десять человек – кастрюля с прозрачным супом, немного каши, и на брата – по полстакана несладкого компота да по паре кусков хлеба. Все молили бога, чтобы за стол не сел старшина, который выловит из супа всю призрачную гущу и хлеба возьмет, сколько захочет. Первые три дня Воронок даже в туалет-«гальюн» по-большому не ходил – нечем было. Как тут не вспомнить материнские пирожки. С мясом, с груздями, с черникой…

В казарме стоял жуткий холод. Все спали под тонкими одеялам, свернувшись калачиком, как щенки. Просыпаясь среди ночи от желания сходить по