Торговцы мечтами - Гарольд Роббинс

Слезы ослепили Джонни, но гневный голос Петера Кесслера продолжал греметь в его ушах.

— Ты смеялся над мелким лавочником из Рочестера, которого сделал киношником. Ты сотворил его и думал, что можешь вертеть им, как хочешь, а когда он перестал быть тебе нужен, ты избавился от него. Я верил тебе, а ты все это время смеялся надо мной. Все эти годы ты заставлял меня думать, что это мое дело, тогда как оно было твоим! Ты славно посмеялся над маленьким евреем из Рочестера! Можешь теперь гордиться собой. Все время ты водил меня за нос, но наконец-то все кончено! Можешь уходить. Больше тебе нечего из меня высасывать! — Петер разрыдался.

Джонни сделал к нему несколько шагов.

— Почему ты это сделал, Джонни? — спокойно спросил Кесслер старческим голосом. — Почему ты сделал это сейчас? Ведь тебе было достаточно в любое время подойти ко мне и сказать: «Ты мне больше не нужен. Кино переросло тебя». Думаешь, я не вижу этого? — Кесслер устало закрыл глаза. — Если бы ты пришел ко мне, я бы отдал тебе компанию. Мне не нужны больше деньги, я устал от борьбы. В моей жизни всего этого было предостаточно! Но нет, — более твердо и холодно продолжил Петер. — Ты хотел сделать все по-своему! Ты хотел воткнуть мне в спину нож.

Они долго смотрели друг другу в глаза. Казалось, они остались одни. Джонни искал в глазах Петера хоть след теплоты, но они оставались жесткими и непоколебимыми.

Эдж посмотрел на Дорис, затем — на Эстер. На их лицах виднелась жалость. «Дай ему время, — молча молили они глазами. — Дай ему время!»

Наконец Джонни, не сказав ни слова, подошел к двери и вышел из квартиры. Его сердце превратилось в кусок льда. Он оглянулся на дверь квартиры Кесслеров, и глаза наполнились слезами.

До него долетел шум поднимающегося лифта. На лице Эджа застыла маска, губы сжались. Он надел шляпу и вошел в лифт.

Тридцать лет, тридцать долгих лет! Прожить вместе полжизни и вот так все закончить.

ТРИДЦАТЬ ЛЕТ. ВОСКРЕСЕНЬЕ И ПОНЕДЕЛЬНИК

Мы выехали в полседьмого утра, позавтракали и пообедали по дороге. В два часа дня, когда над головами зависло жгучее солнце, мы свернули на узкую проселочную дорогу, ведущую к ранчо Ала Сантоса. На полях работали загорелые люди, которые с любопытством смотрели на нас из-под широкополых шляп. Через несколько минут после поворота мы подъехали к дому.

На крыльце показался высокий круглолицый мужчина, Витторио Гидо.

Я вышел из машины и подошел к крыльцу.

— Привет, Вик.

Он достал из кармана рубашки очки в толстой оправе и надел их.

— Джонни Эдж! — без всякого энтузиазма воскликнул он. — Что ты здесь делаешь?

Я вернулся к машине и помог выйти Дорис.

— Решил вот навестить твоего босса, — равнодушно ответил я. — Где он?

Гидо ответил не сразу.

— Он там, рядом с фургоном из бродячего цирка, смотрит бочча[28]. Хотите, покажу дорогу?

— Нет, спасибо, — улыбнулся я. — Я знаю, где это.

Он молча скрылся в доме.

— От этого человека у меня всегда мурашки, — задрожала Дорис.

Я посмотрел на нее и улыбнулся.

— С Виком все в порядке. — Я взял ее за руку, и мы обошли дом. — Он всегда такой, когда видит меня. Наверное, ревнует ко мне своего босса.

Мы очутились на заднем дворе и услышали возбужденные голоса.

Ярдах в двухстах за домом стоял ярко-красный фургон с желтой надписью: «Цирк Сантоса». Вокруг толпилось человек двадцать.

Бочча являлась старинной итальянской игрой в шары. Один игрок бросал шар поменьше, а остальные старались как можно ближе бросить свои большие шары. Я не понимал эту игру, и она казалась мне довольно скучной.

Ал сидел на ступеньках и наблюдал за игроками. Из угла рта торчала неизменная незажженная черная сигара.

Его загорелое морщинистое лицо расплылось в широкой улыбке при виде меня. Он встал, вытащил изо рта сигару и протянул руки.

— Джонни! — радостно пробурчал Сантос.

Я стоял и улыбался, смущенный его радостью от моего приезда, вызванного такими низменными причинами.

— Привет, Ал! — Я протянул руку.

Он отодвинул мою руку и обнял меня. Затем сделал шаг назад и вгляделся в мое лицо.

— Я рад, что ты приехал, — просто сказал Сантос. — Я сейчас сидел и думал о тебе.

Я покраснел и быстро огляделся по сторонам, но все были увлечены игрой.

— Прекрасный денек для поездки, — неуклюже ответил я.

Сантос повернулся к Дорис и улыбнулся.

— Молодец, что тоже приехала, дорогая, — сказал он и тепло взял ее за руку.

— Вы очень хорошо выглядите, дядя Ал, — улыбнулась Дорис и поцеловала старика в щеку.

— Как отец?

— Спасибо, намного лучше. — Улыбка Дорис стала шире. — Худшее уже позади. Ему теперь нужно время, чтобы отдохнуть.

— Правильно, — кивнул Ал Сантос. — Через некоторое время он станет прежним Петером. Ну а ты-то как? — обратился он ко мне.

Я вытащил платок и вытер лицо. Было жарко.

— Нормально, — заверил его я.

— Пошли в фургон, — озабоченно предложил Ал. — Нельзя без привычки долго находиться на таком солнце.

Он поднялся по ступенькам и открыл дверь. Солнце сверкало на выцветшей голубой хлопчатобумажной рубашке и лоснящихся темно-синих штанах. В фургоне оказалось темно и прохладно. Ал поднес спичку к фитилю старой керосиновой лампы, и фургон осветил золотистый свет.

Я с любопытством огляделся по сторонам. Все, как раньше. У стены большой стол с откидывающейся крышкой, в задней части аккуратно заправленные койки. Даже стул, на котором Ал обычно читал газеты, продолжал стоять на своем месте. Я улыбнулся.

— Я рад, что купил его, — гордо улыбнулся Сантос. — Иногда необходимо, чтобы что-то напоминало о молодости.

Я с любопытством посмотрел на старика. Он произнес немного странные, но в общем справедливые слова. Несмотря на огромные успехи в финансовых делах, он никогда не считал себя банкиром. Старый фургон вызвал у меня множество воспоминаний, но я не мог испытывать такие же чувства, как и он. Я не считал себя циркачом, а может, я им никогда и не был. Мой бизнес — кино.

Ал Сантос аккуратно закрыл дверь. Затем повернулся и вопросительно посмотрел на меня. Его вопрос сильно удивил меня.

— Что случилось, Джонни? У тебя неприятности? — неожиданно поинтересовался он.

Я посмотрел на него, затем перевел удивленный взгляд на Дорис. Она смотрела на меня широко раскрытыми темными глазами, губы слегка улыбались.

— Расскажи ему, Джонни, — мягко предложила она. — Все, кто