Бежала по полю девчонка - Людмила Андреевна Кузьмина

так, чтобы со стороны не было видно, что там находится, а находиться под кроватью могло что угодно. Ну и понятное дело, на кровати постельные принадлежности: пуховая перина, простыня, одеяло, подушки в наволочках. На день поверх одеяла постелено голубое пикейное покрывало; взбитые попышнее подушки в изголовье кровати уложены одна на другую горкой и накрыты белой строче-вышитой накидкой.

В комнате этой четыре окна. Одно, сбоку, выходит во двор, три – в палисадник. Палисадник с невысокой деревянной оградой отделяет дом от улицы, и в нашем палисаднике – о! Ни у кого такого не было – растёт большая раскидистая сосна с прибитым к её стволу скворечником.

В доме горшки с цветами на подоконники не ставили. На зиму вставляли вторую застеклённую раму, от этого подоконники становились узкими. К тому же при больших уральских морозах даже в комнате стёкла иногда покрывались красивым серебристым узором – цветы могли замёрзнуть. А когда стёкла оттаивали, вода стекала на подоконник. Её отводили с помощью тряпичных жгутиков, уложенных под рамой вдоль подоконника, причём их концы опускались в подвешенную на гвозде ниже подоконника жестяную банку. По мере её наполнения кто-нибудь из взрослых воду выливал и банку вешал на место. Делов-то! Зато на полу не образовывались лужи.

Из мебели стоит в этой комнате прямоугольный стол для редких праздничных застолий с гостями или для наших школьных занятий, тоже редких – основные задания в младших классах мы выполняли в школе. И на этом столе мама кроила ткани для шитья одежды. Четыре прочных и без изысков стула вокруг стола завершают мебельную обстановку.

У окна, выходящего во двор, в «ногах» родительской кровати, в большой кадке росло экзотическое дерево – олеандр. Это на Южном-то Урале? Где только родители его откопали? Полагаю, досталось «в наследство» от школы, занимавшей этот дом. На дереве изредка появлялись розово-красные цветы. Потом кто-то сказал родителям, что цветы ядовиты, и они от греха подальше избавились от него. Вместо олеандра, тоже в большой кадке, укоренился аспарагус, игольчатое растение, но иголки были мелкими и не колючими. Плети аспарагуса быстро вытягивались, их с помощью бечёвок направили расти вверх к потолку. Они росли и через какое-то время этакой мохнатой «бородой Черномора» из сказки Пушкина тянулись по поверхности потолка. Был, конечно, и мусор на полу – осыпавшиеся засохшие иголки. Но это ничего! Веничком, веничком мусор выметался. Делов-то!

В другом углу комнаты растёт фикус с широкими кожистыми листьями, и рядом с ним перед окном стоит «мамина» швейная машинка «Зингер» на чугунной подставке каслинского литья.

Моя мама-мастерица, по-моему, владела всеми видами не только ручной, но и машинной вышивки. Занавески на окна, шторы на двери, скатерть на стол, парадные наволочки и накидку на подушки, упомянутый выше «подзор» для кровати из самых простых хлопчатобумажных белых тканей она украшала ручной вышивкой цветными нитками «мулине» или отделывала белой строчкой «ришелье» на швейной машинке.

Долгое время у нас не было ковра на стене. Родительская кровать стояла у стены в известковой побелке. После войны мама из тёмно-коричневого байкового одеяла смастерила ковёр, увидев который, все забегавшие соседки ахали. Узор для ковра мама нашла в журнале «Работница», в котором в виде приложения предлагались выкройки одежды и разного рода рисунки для рукоделия. Надо было придумать, как этот узор перенести на байковое одеяло. И мама придумала: от рулона чертёжной кальки она отрезала несколько широких полос, длина каждой полосы равнялась длине байкового одеяла. Таких полос получилось пять: одна полоса размещалась в центре ткани, по две симметрично закреплялись сверху и снизу от центральной полосы.

Мне сейчас трудно представить, как маме удалось из рисунка в журнале воссоздать крупно на кальке весь узор будущего ковра. Сделать это надо было очень аккуратно и так, чтобы срисованный узор «лёг» потом на ткань без искажений и смещений.

Распределив полосы кальки с нарисованным орнаментом поверх байкового одеяла, мама белыми нитками, как она говорила «на живульку», закрепила их на ткани, а потом все контуры цветов-лепестков и орнаментов поверх кальки белыми нитками прошила вместе с тканью одеяла, после чего кривыми ножничками выстригла уже ненужную кальку. На ткани одеяла остались обозначенные белыми нитками контуры узора будущего ковра. Дальше можно было в свободное от работы время заняться вышивкой, а свободного времени было мало, и готовый ковёр появился в нашем доме нескоро.

Чтобы замаскировать мрачный тон коричневой байки, годилась только яркая вышивка гладью с помощью цветных шёлковых ниток «мулине». Слева, в нижнем уголке ковра, несколько узоров мама вышила нитками другого оттенка, и они отличались по цвету от таких же узоров в трёх других уголках. Причина простая: ниток нужного оттенка не хватило, и достать их было негде. После того, как мама закончила свою длительную и кропотливую работу, белые нитки она выдернула. Ковёр получился нарядным и красочным. «Не тот оттенок» в левом нижнем углу в дневное время закрывала горка подушек.

На протяжении долгих лет ковёр украшал стену, у которой стояла родительская кровать, не только в Верхних Карасях, но и на Ленинском прииске, но и в Миассе, куда переезжала жить наша семья. Только в семидесятых годах мама приобрела магазинные ковры, а этот самодельный ковёр безжалостно был использован как подстилка на лежанке в огороде летом.

Я никогда не знала, где мама раздобыла такие разноцветные нитки, и откуда у неё появилась «зингеровская» швейная машинка с ножным приводом. Настоящий музейный экспонат по нынешним временам. Сейчас начинаю догадываться. Наверное, машинка была приобретена у располагавшейся в этом доме швейной мастерской.

Во время войны жители Непряхинского прииска и местная власть готовили разного рода посылки для отправки на фронт. Мама шила ватники-телогрейки, тёплые рукавицы, кисеты для табака. Материал и нитки ей выделяли.

В 1943 году ей поручили сшить и вышить знамя для уральского добровольческого танкового корпуса имени Сталина, формирующегося в Челябинске. А для вышивки и кистей ей, конечно же, выделили необходимые материалы, нитки и толстый золочёный шнур. Мой отец ездил в Челябинск на областной митинг 9 мая 1943 года как представитель от Непряхинского прииска. На митинге он передал воинам, отбывающим на фронт, наказы трудящихся Непряхинского прииска и сшитое мамой знамя. Возможно, знамя потом «участвовало» в Курской битве. А может, и до Берлина «дошло». Очень интересно было бы узнать его дальнейшую историю…

Продолжаю мою экскурсию по дому. От следующего помещения «мамину комнату» отделяет стена и круглая, обшитая чёрным металлическим листом печка-«голландка» с небольшой топкой, закрываемой чугунной дверцей. Мы называем её «галанка», не понимая истинного происхождения слова от страны Голландии,