Том 5. Смерти нет! - Андрей Платонович Платонов

у нас, у нашего народа, земля считается священной, она матерь нашего существования, с ней мы связаны плотью и сердцем, а не ремеслом. Наш крестьянин-колхозник есть самый наилучший воспитатель хлебного поля, и оттого питательней нашего хлеба нету нигде… Вот что важно.

– А где теперь снеговая плотина?

Демьян Афанасьевич взглянул на меня сердитыми глазами: эка, дескать, существо – стоит ли для таких и хлеб растить!..

– На небе сейчас, в облаках наши плотины…

Я посмотрел на него, Кулугуров тогда улыбнулся, нрав его смирился, он опять увидел ученика, а не противника. Он сел под стеной растущего хлеба и сказал:

– Я смолоду понял, где у нас слабость в сельском хозяйстве. Страна у нас большая, глубокая, континентальная, это великая суша, только и всего. А значит, что? Значит, засуха в русской равнине – не случайное дело, а органическое свойство нашего климата, и хоть раз в пять лет, а целые области у нас бывали безродными. Что нам делать на первый случай? А вот что: нужно зиму заставить работать на лето, нужно весь снеговой запас влаги впитать в почву, нужно остановить поверхностный сток воды с полей – от этого и почва перестанет истощаться, а то ведь вода из нее все соли выгребает и сносит прочь в прорву оврагов… Не я это придумал: я только характером тверже оказался и добрую мысль до дела довел…

* * *

Вечером Кулугуров сказал своей жене:

– Сходи, Аграфена Максимовна, за Петром Павловичем, пускай чай приходит пить.

– Ты бы план водоспуска для плотины сперва начертил, а потом гостей созывал…

– Эх, диктатура! Самому, что ль, идти?

– Сиди уж… Чего на ужин-то сготовить? Лапшу молочную будете кушать?

– Годится! – согласился хозяин.

Петр Павлович Другачев оказался маленьким лысым человеком, похожим на старого деревенского плотника. С лица он был доверчив и кроток и говорил, лишь когда его спрашивали, однако говорил сразу складно и разумно, будто речь находилась в нем давно готовая.

– Как ты, Петр Павлович, снеговую плотину построить сообразил? – спросил у него Кулугуров. – Людям знать нужно…

– А я не соображал! – сказал Петр Павлович. – Это наш председатель Степан Дмитриевич говорит мне в зимнее время третьего года: «Петр Павлович, чего у нас каток тяжелый такой без дела лежит. Ведь ценность пропадает». А у нас, по описи, и правда лежит при складе деревянный каток, весь уже рассохся, а все тяжкий. Откуда такой инвентарь, неизвестно; помнится, будто из МТС, а МТС говорит: «Нам без надобности, пользуйся, колхоз». А тут мне Демьян Афанасьевич задает вопрос: «Петр, дескать, Павлович, что с засухой будем делать? Надо побеждать ее». – «Надо, говорю, все надо. Чего ее не победить?»

– А ты сам-то, Петр Павлович, неужели не беспокоился таким вопросом? – спросил хозяин. – Что у тебя за спокойствие такое?

– Нету, Демьян Афанасьевич. Я не беспокоился.

– А почему такое?

– А я на вопросы отвечаю, Демьян Афанасьевич, я себя не томлю. Ты вот дал свой вопрос, председатель тоже спросил, куда каток девать. А я правильно вам отвечаю: надобно тем катком умять снег на поле, да не один раз, а два-три раза в зиму. А для чего умять и как? А так вот, как следует: надо прессовать и трамбовать снег полосами аккурат поперек склонения земли. Тогда что получится? Снег в тех полосах слегнет, зачерствеет, а весной прочий мягкий снег, что в промежутке был, потает, и вода от него тронется. А куда она тронется? Ведь наш черствый снег талой воде поперек лежит, ровно плотина, а покуда наша плотина растает, полая вода в почву уйдет, в нашу пользу – только всего и дела! Решил я так вопрос в уме и вижу: а ведь ничего не выйдет!

– А вышло же, Петр Павлович! В малости, правда, а вышло; площадь мала: у нас да в совхозе – всего девяносто гектаров. А надо бы гектаров тысячу подготовить.

– Пока что пустяк, – согласился Петр Павлович. – Три тысячи пудов добавки урожая взяли, да я не про то… А как, думаю, каток тянуть по сыпучему снегу: тяжко, как по песку. Тракторы у нас колесные – не возьмут! Лошадьми – они по брюхо поплывут: непрактично! Сказал я Ивану Даниловичу Евстигнееву, он кучером в совхозе служит, а главное – у него тоже свое движение мысли есть, сказал я ему: «Надо каток по снегу тянуть, как хочешь, нам надо». Он говорит: «Это неподъемно, лошадям мученье, я волов, говорит, советую поставить, десять голов; пускай они снег топчут и каток волокут, а яремную упряжку я вам сам соберу – дело специальное». Хорошо, а опять плохо: тут нивелировка нужна, и надо поле обмерить и сосчитать, где следует втугую мять; без счета, без плана толку быть не может. А я по счету слабый. И здесь Демьян Афанасьевич составил свое соображение, а потом он с женой своей, супругой, и еще с одним хорошим человеком направление всех плотин вешками разметили – без этого получилось бы одно безрассудство!

– Без плана нельзя! – сказала супруга хозяина; она собирала для нас ужин на стол и в этот момент вытирала запотевший графин с настойкой. – А и без кузнеца Василия Христофорыча вы тоже бы замучились! Кто ж, как не он, вам скребницы на каток сделал! Без скребниц-то снег горой каток накатывал, тут не то что волы, тут паровозы бы его не сволокли!

– И то так! – сказал Петр Павлович.

– А то как же! – согласился и хозяин. – Всем колхозом усилие делали, а дело, если без компетенции подумать, простое. Оно простое-то простое, да великое… А Григорий Матвеевич, а Василий Тихонович с женой, а комсомольское звено? Без них разве мы бы управились? Без народу никакое дело в руки не дается! – произнес Петр Павлович и, не стерпевши, попросил: – Наливай, хозяйка! Без вина, без счастья времени потеря.

– А вот я уберу графин-то, – сказала Аграфена Максимовна. – Времени ему потеря!

Мужики вздохнули, но смолчали. Не их была власть.

* * *

Наутро Демьян Афанасьевич сказал мне:

– Без зла плохо!

– Ну? А я думал без зла хорошо!

– Не понимаешь – вот и думаешь… Вот у нас, например, что вышло: ведь мы все по уговору, по доброй воле действовали, всего-то нас было десять человек, и то три тысячи пудов урожая набавили. А дали бы нам катки, да приспособили гусеничные тракторы под наше дело, да по всему