Дым над тайгой - Станислав Васильевич Вторушин

— Кто его должен произнести? — спросил Остудин.

— Тот, кто управляет государством. — Мордасов снова налил коньяк в рюмки.

— И что же это должно быть за слово?

— О том, как нам жить дальше.

— Меня моя жизнь вполне устраивает. — Необычная откровенность первого секретаря райкома насторожила Остудина. Он даже подумал: не провокация ли это?

— Да ладно тебе, — махнул рукой Мордасов. — Я таким откровенным не был еще ни с кем. Тебе скажу. Перед тем, как поехать в Андреевское, решил: буду закручивать гайки снизу. Наведем дисциплину в районном звене, она появится и в областном. А там, глядишь, и во всем государстве. Мнение о руководителях начал составлять с рассказов секретарей парткомов. А они не все добросовестными оказались. И в первую очередь Краснов. Он ведь уже давно на должность начальника экспедиции метит. Он еще Барсова подсиживал. Когда того убрали, думал, что его поставят. А тут вдруг ни с того, ни с сего ты появился. Мы ведь с ним вместе в институте учились. Сам понимаешь, здесь он мне самым близким человеком оказался. Вот и насоветовал, с кого надо начинать закручивать гайки.

— Но гайки-то закручивать действительно надо. — Отсудин вдруг вспомнил самое первое в своей жизни заседание бюро райкома, на котором решался вопрос о производстве клюквенной настойки. — Иначе пропьем не только самих себя, но и страну.

— Этим должен заниматься каждый на своем месте. Ты у себя в экспедиции, я — в районных службах. В общем я тебе все сказал. Настоящий мужик должен уметь держать удар. Ты его выдержал, думаю, что выдержу и я. На следующей неделе заседание бюро райкома, будем пересматривать решение по тебе. Всю вину я возьму на себя.

Мордасов так сжал зубы, что на щеках под кожей заходили желваки. И Остудину подумалось, что ему, по всей видимости, действительно пришлось многое и пережить, и переосмыслить. Оставив недопитый коньяк, они сели в машину. Мордасов довез его до аэродрома, где Остудина ждал вертолет экспедиции.

На повторном бюро райкома Романа Ивановича восстановили в партии, но никакой радости от этого он не испытал. Партия уже ушла из его сердца. А вот Мордасову без нее было не прожить. «Как же он мог так глупо влипнуть?» — с горечью подумал Остудин. Ему до боли было жалко первого секретаря райкома. Он оказался и порядочным, и мужественным.

Остудин снова дотронулся до Таниной руки и спросил:

— А еще какие у тебя новости?

— Новости? — переспросила Таня и тут же добавила: — Не знаю, что тебя интересует. Несколько дней назад вышла замуж Варя Еланцева.

— За кого? — спросил Остудин, еще не пришедший в себя после известия о Мордасове.

— За руководителя эстрадного ансамбля Левона Пиндуса. Он приезжал к нам на гастроли, и у него заболела певица. Чтобы не расторгать контракт с управлением культуры и не нести убытков, он пригласил на время гастролей Варю. И убедился, что на ней можно хорошо заработать.

— Ну, заработает, а что потом? — спросил Остудин.

— Потом найдет себе другую певичку...

Остудину не понравилось, как Таня отозвалась о Варе Еланцевой. Она явно осуждала ее, в то время как он считал Варю несчастным человеком. Он знал, что она любила Еланцева. Но трагедия была в том, что театральные подмостки она любила больше мужа. Конечно, ни о какой любви к Пиндусу не может быть и речи. Варю прельстила возможность быть в свете рампы.

— Ты вроде опечалился этой новостью? — заметила Таня.

— Я опечалился всеми новостями, — ответил Остудин. — Мне кажется, мы безвозвратно идем ко дну. Власть уже не олицетворяет собой мораль. А у аморальной власти нет будущего. Замужество Вари — тоже крушение морали.

Таня не ответила. Самолет тряхнуло, и он стал проваливаться в воздушную яму. Таня вдруг почувствовала, что ей становится нехорошо. Никогда раньше у нее не было такого состояния. Вот уже несколько дней ее мучают приступы тошноты. Она превозмогала их, не находя объяснения своему состоянию. Сейчас тошнота подступила к самому горлу. И тут ее обожгла догадка: у них с Андреем будет ребенок.

Последний год они часто говорили о детях. Он мечтал о сыне. Не возражала и она: какой женщине не хочется иметь детей? «Но почему я узнаю об этом именно сейчас? — подумала Таня. Ее взгляд остановился на гробе. — Неужели и моему сыну суждена такая же участь, как Саше Кузьмину? Неужели и он обречен на жертвенное заклание?.. Нет, я никогда не допущу этого. Лучше погибнуть самой».

Старший лейтенант, повернувшись на сиденье, стал смотреть в иллюминатор. Внизу, насколько хватало глаз, расстилалась тайга. И вдруг у самого горизонта он увидел поднимающийся к небу столб густого черного дыма.

— Что это? — спросил он, показывая здоровой рукой на дым. — Пожар?

Остудин посмотрел в иллюминатор. Дым поднимался в той стороне, где находилась Кедровая площадь. Значит, бригада закончила испытание скважины и, как обычно бывает в таких случаях, геологи подожгли нефть, чтобы та не попала в реку. «Вот и подтвердилось наше предположение, что Моховая и Кедровая — одно месторождение, — подумал он. — Еланцев сейчас, наверное, вместе с буровиками. Хотя нет, он наверняка рядом с Кузьминым. Ведь он тоже узнал о гибели его сына».

— Это не пожар, — ответил Остудин старшему лейтенанту. — Это испытание скважины. Дым означает, что там открыли нефть. Посмотри, — сказал он Тане. — Все случилось так, как мы предполагали.

Но она уже сама поняла, что означал этот дым над тайгой. Однако это не вызвало в ее душе никакого чувства. Она смотрела на гроб и думала о себе, о своем будущем ребенке.

«Как защитить этот маленький огонек, этот трепетный язычок пламени, который появится на свет, от страшной реальности той жизни, в которой мы вынуждены прозябать?» — думала она и не находила ответа...