Осенние дали - Виктор Федорович Авдеев

Девушка молчала.

— Скажите пожалуйста, — удивленно засмеялась Варвара Михайловна, — я их знакомлю, а у них, оказывается, давно и свидания были. В каком месте?

— Вот и я, Варюша, забыл.

— В книжном магазине, — ответила Маря. Она, видно, немного освоилась, продолжала смелее: — Вы в апреле купили у нас «Пармскую обитель» Стендаля и «Венгерские сказки».

— Да, да, — воскликнул Камынин. — Вы работаете продавщицей в букинистическом отделе? Если бы не полутьма, я вас, конечно, признал бы сразу.

Легкий вздох вырвался из груди Варвары Михайловны. Она знала за своим мужем эту манеру: увлекаться случайной беседой, за делом забывать жену, семью. Вероятно, Маря все поняла. Она вдруг неловко и суетливо поправила свой чемодан, крепче прижала к груди ботинки и заторопилась:

— Ой, я ведь сюда забежала только переобуться.

И, как была босиком, выскочила из шалаша.

Не успели затихнуть шаги девушки, как совсем близко раздался лязгающий металлический звон: это в лагере ударили билом в подвешенный рельс.

— Звонок на обед! — почти с отчаянием воскликнула Варвара Михайловна. — Сейчас народ придет с трассы. И минутки не дадут побыть вместе. Знаешь что? Пошли в лес?

— Охотно.

— Здесь все время на людях, — оживленно продолжала Варвара Михайловна, когда они покинули шалаш. — Если бы я захотела тебе изменить, уверяю, не сумела бы. И на речке, и в кустах — всегда то купаются, то сморчки ищут, то просто гуляют.

— Странную ты выбрала тему для разговора.

— Я, конечно, шучу. Я так люблю тебя, Андрюшенька, так соскучилась! Я к тебе до того привыкла, что ты стал мне ближе матери, ближе всей родни, даже ближе Васятки, а уж ты сам знаешь, как я его люблю. Отчего это? Может, я плохая мать, а может, еще и возраст такой, но сейчас для меня самый дорогой — это ты. Смешная я у тебя, правда? Помнишь, ты все хотел заинтересовать меня работой доротдела? Я раньше легкомысленная была; теперь кое-что понимаю и в будущем стану твоей помощницей… От лагеря нас уже закрыли деревья, дай я тебя расцелую. А если и увидит кто — бог с ним.

И, даже не осмотревшись по сторонам, Варвара Михайловна крепко обняла мужа и несколько раз подряд поцеловала в губы. Она мелко дрожала, опустила веки, словно обессилев, уткнулась лицом в борт его пиджака.

— Ой! Чего-то голова закружилась, — шепнула она и тихонько засмеялась. — Сейчас пройдет.

— И я очень тебя люблю. — Камынин крепко, нежно и благодарно поцеловал ее, как-то по-отцовски погладил волосы.

— Хорошо бы, Андрейка, нам сейчас домой. Да?

— А ты приезжай в следующий выходной.

— На чем?

— С транспортом устроим. Мало ль попутных машин? Да я попрошу Горбачева, он тебя захватит. Отсюда ведь до города всего час езды.

По сухой лиловой тропинке, переплетенной тенями, они углубились в чащу. По обеим сторонам трепетал нежный зеленый свет молодой осиновой листвы, на полянке во все глаза смотрели яркие одуванчики. Сильно запахло черемухой, открылось высокое дерево, с макушки до нижних ветвей осыпанное крупными чистыми снежно-белыми цветами, будто его кто нарядил. Невдалеке на одной из берез вдруг послышался громкий хриплый крик: «У-хо-хе», который затем перешел в звучное «ку-ку, ку-ку». Это самец звал подругу. Майский день стоял ясный, прохладный.

— Я очень жалел, что тебя нет в городе, — сказал Андрей Ильич. — В филармонии был интересный симфонический концерт. Пришлось мне идти одному. Исполняли русскую классику, Сен-Санса, и, между прочим, виолончелист солировал в любимой тобой «Элегии» Массне. Я слушал и без конца вспоминал тебя. А сегодня смотрю, ты забыла дома «Лику» Бунина: как читала, так и лежит раскрытая. Я привез ее и еще «Жажду жизни» Стоуна, про Ван Гога. Они в машине… Ладно, Варенька, теперь ты расскажи, как живешь? Не испытываешь ли в чем нужды, хорошо чувствуешь себя?

— Очень хорошо. Тут такой замечательный народ! Та же Маря Яушева. Она ведь мордовочка, знаешь? Один грейдерист, Сеня Юшин, по уши влюблен в нее. Славный такой. Она ему тоже книжки дает читать. Или возьми Матрену Яковлевну! Она говорит будто строго, на самом деле добрая, ее все девочки любят. При немцах партизанила в этих лесах. Да, да. Километрах в семи отсюда в Корюхиной даче землянки их отряда, мы ходили смотреть.

Камынину стало немного больно. Ему-то казалось, что жена, как и он, тоскует от одиночества. Ему так не хватало Вари в Моданске! Внезапно подумалось: не с умыслом ли она всем восторгается? Дескать, правильно сделала, что настояла на своем и уехала из дома на трассу. В следующую секунду Камынину сделалось стыдно за свои мысли. Варвара Михайловна закинула руки за шею мужа. Он жадно стал покрывать поцелуями ее губы, лоб, щеки.

X

За полдень из чашинского лагеря вышла грузовая трехтонка. В кузове на положенной сверху доске, заменяющей скамью, сидел Молостов, по обеим сторонам его — Варвара Михайловна и Клавдия Забавина. На полу расположилось несколько рабочих-камнеломов, грузчиков. Машина направлялась в Окаевский карьер за булыжником. Дорожный техник хотел на месте ознакомиться с работой карьера; Варвара Михайловна вызвалась ехать просто «за компанию», посмотреть, как добывают камень; Забавина собралась в приречный колхоз купить свежей рыбы для ухи.

Позади осталась деревня Бабынино, поражавшая полным отсутствием садов; за бортом проплыли ее тощие ржаные поля. Грузовик вкатился на старый почерневший мост через неширокую речку Омутовку и пошел тише. Доски настила застучали, точно клавиши, прогнулись под тяжестью грузовика. За шаткими перильцами плескалась, играла солнечными зайчиками вода, русалочьими косами распластались шелковистые ядовито-зеленые водоросли: их плавно шевелило светлое течение. Летнее небо с кучевыми облаками, прибрежный обрывчик, осинник отражались опрокинутыми в воде.

— Ну и мосток, — сказал Порфишин, малорослый, худощавый плотник лет сорока, с узкими, но по-крестьянски крепкими плечами. — Весь дышит.

Свежее, в кулачок, без морщин лицо Порфишина покрывала пышная окладистая каштановая борода; за эту бороду в деревне его называли стариком. Все на нем было аккуратно, прочно: сапоги — с подковами, майка — розово-белая от стирок — неумело и крепко заштопана.

— Помнишь, Елисеич? — сказал плотнику Молостов и кивнул на две еловые тесины, вшитые в настил. — Чинили с тобой после паводка. Мосту бы нужен капитальный ремонт, а мне ни людей не дают, ни транспорта — лес подвезти. Рухнет — тогда камень из карьера хоть на руках таскай.

— Да, — засмеялась Варвара Михайловна. — Тут того и гляди окунешься за карасями.

Голова Варвары Михайловны от пыли была низко повязана газовой косынкой, раскрашенной под морские волны, теплый ветер трепал ее концы. Вокруг было так солнечно, ехать было