Вдали от обезумевшей толпы. В краю лесов - Томас Гарди

состояние обычными словами – значит произнести нечто несовместимое, как, скажем, сочетание «невещественность вещества». Говоря попросту, Грейс испытывала щемящую жалость к человеку, с которым накануне была излишне холодна. Обычная невозмутимость Уинтерборна в этот день уступила место одушевлению, которое окрасило его щеки и придало блеск глазам. Миссис Мелбери предложила ему сесть с ними за стол, и он с радостью согласился. Чуть-чуть проницательности, и он бы заметил, что хозяева уже кончают завтракать, что чайник сипит на плите, а стало быть, надо долить воды и подбросить дров, что надо сызнова уставлять стол едой, но Джайлс ничего такого не видел, помышляя только о том, как угодить предмету своих чаяний, а потому не знал, сколько выпил чаю, не понимал, что завтрак затянулся сверх обычного и что хозяевам давно пора приняться за дневные дела.

Он подробно излагал комическую историю своей покупки, во время рассказа мрачно кося вбок, как бывало с ним во всех случаях, когда он пытался поведать что-то забавное.

Только собрался он завершить описание торгов, как Грейс встала из-за стола:

– Мне пора, мистер Уинтерборн, я должна помочь маме по хозяйству.

– Что? – переспросил он, взглянув на нее.

Грейс повторила, слегка покраснев от неловкости. Мгновенно осознав несуразность своего положения, Джайлс вскочил и, сказав: «Да-да, разумеется», – скороговоркой попрощался и выбежал вон.

Но странное дело: вопреки всему, ему удалось отвоевать свои позиции в доме Мелбери. Время работало на него, и мистер Мелбери с тоской замечал, что Грейс постепенно осваивается с простым укладом домашней жизни. Так поначалу нам кажутся чуждыми и непривычными лица близких после долгой разлуки, но встречи учащаются, и мы снова видим перед собой милые знакомые черты.

В общем, мистер Мелбери роптал на судьбу за то, что ему приходится жертвовать дочерью, выпестованной с таким трудом. В дальнем уголке его души таилась надежда, что, прежде чем чаша весов окончательно склонится в пользу Уинтерборна, вмешается случай и выручит его так, что и совесть останется чиста, и Грейс убережется от грубой и низкой жизни.

Его точила мысль, что миссис Чармонд утратила интерес к Грейс так же внезапно, как и проявила, и эта мысль поддерживала в нем уверенность, что всему виной Уинтерборн со своей вечеринкой, вынудившей Грейс проявить снисходительность и к нему, и к его окружению.

Однако события не спешили. Но вот, подобно тому, как бондарь легким постукиванием то справа, то слева подгоняет обруч к нужному месту, несколькими незначительными обстоятельствами твердо определились все изгибы жизненного пути Грейс Мелбери.

Глава XII

Стоял ясный осенний день. Мисс Мелбери отправилась на утреннюю прогулку, и, как всегда, заботливый отец вызвался ей в попутчики. От дуновений свежего утреннего ветерка, пробиравшегося сквозь сеть обнаженных ветвей, ерошились, задевая друг друга, мелкие листочки плюща, обвивавшего деревья. Грейс с упоением вдыхала родной воздух. Дойдя до опушки леса, клином выходившего на пустое осеннее поле, они остановились, оглядывая окрестности. Вдруг из-за деревьев прямо на них выбежала лиса с поджатым хвостом, покорная, как домашняя кошка, и тихо скрылась в пожелтевших папоротниках.

– Где-то рядом охота, – заметил Мелбери, проводив зверя взглядом.

Действительно, вскоре в отдалении показалась стая гончих, беспорядочно рыскавших вправо и влево, видимо, потеряв след. За ними возникли и разгоряченные всадники. В замешательстве они оглядывались кругом, недоумевая, куда могла подеваться их жертва. Через минуту к пешеходам подскакал, задыхаясь от возбуждения, фермер и, окликнув Грейс, чуть опередившую отца, спросил, не пробегала ли мимо них лисица.

– Пробегала, – ответила Грейс. – Совсем недавно, в ту сторону. – И она показала рукой.

– И ты не кликнула собак?

– Нет.

– Так какого же черта… не могла сама, надоумила бы старого хрыча! – И фермер пустил лошадь галопом.

Грейс растерялась и, взглянув на отца, увидела, что тот побагровел от гнева.

– Как он посмел… – выговорил он наконец, не в силах скрыть, что уязвлен до глубины души таким обращением с дочерью. – Распустил язык, невежа. Разве так разговаривают с дамой? Увалень деревенский! Думает, с образованной, воспитанной девушкой можно говорить как со скотницей. Шведам да татарам шутки такие шутить позволительно. А я чуть не сотню фунтов в год на тебя тратил, чтоб ты училась, чтоб выше их всех взлетела, всем показала, какая у меня дочь. Дело простое, ясно, почему так вышло: потому что я шел рядом. Будь это не я, а какой-нибудь помещик в черном сюртуке или пастор, этот грубиян по-другому бы заговорил.

– Зачем ты так, папа. Не наговаривай на себя понапрасну.

– Не спорь, так оно и есть, как я говорю. Каков мужчина, такова и женщина; по нему судят, а не по ней. Если женщину видят рядом с джентльменом, ее всегда примут за леди, а если она водится с деревенщиной, всякий подумает, что и сама она немногого стоит. Ну нет, я не позволю, чтобы с тобой так обходились, уберегу хоть не тебя, так твоих детей. Ты будешь выходить на прогулку с видным мужем – не мне чета, – да поможет тебе Господь!

– Поверь мне, отец, – с волнением возразила Грейс, – меня это ничуть не задело. Мне не нужно другого уважения, чем то, что мне оказывают.

«Иметь дочь тревожно и хлопотливо», – сказал, кажется, Менандр[15] или кто-то еще из греков. К Мелбери это относилось в полной мере, ибо он обожал свою дочь. Что до Грейс, то ею все больше овладевало беспокойство: если ее не влекла мысль смиренно посвятить свои дни Джайлсу, то еще меньше ей хотелось служить предметом честолюбивых устремлений отца.

– Ты не откажешься от должного уважения, коли будешь знать, что этим угодишь отцу, – настаивал Мелбери.

Грейс не сопротивлялась. Против ее воли доводы отца запали в душу.

Уже подходя к дому, он сказал:

– Слушай, Грейс, я тебе обещаю, чего бы мне это ни стоило, что я жизни не пожалею, а выдам тебя за джентльмена. Сегодня я видел, какая цена женщине, если рядом с ней нет достойного человека.

Он тяжело дышал, ветерок подхватывал его дыхание и уносил прочь, точно укоряя за несправедливые суждения. Грейс прямо взглянула на отца:

– А как же мистер Уинтерборн? Дело не во мне, то есть не в моих чувствах, но ведь ты дал ему слово…

Лесоторговец нахмурился:

– Не знаю, не знаю… Об этом рано еще говорить. Поживем – увидим.

В тот же вечер отец позвал Грейс к себе в кабинет. Это было небольшое уютное помещение рядом с гостиной, некогда служившее пекарней, о чем говорила печная кладка в стене. Мелбери приспособил его для своих нужд, устроив