Восьмая шкура Эстер Уайлдинг - Холли Ринглэнд

пакана[30]. Такой была и Пилунимина, которую еще девочкой похитили европейцы, охотники на тюленей, и которая двадцать жутких лет выживала, переходя от одного такого охотника к другому и переселяясь с одного острова на востоке Бассова пролива на другой. О женщине, которая взбунтовалась против навязанной ей религии и, несмотря на наказания, продолжала придерживаться традиций и ритуалов, подобных kanalaritja.

Эстер склоняется над ожерельем Пилунимины, раковины на котором нанизаны от малых к большим. Зои рассказывает, что Пилунимина создала его в 1854 году, когда ей было за пятьдесят, а жила она тогда в нужде. Эстер пытается понять, как можно было сотворить эту сияющую, сильную, вечную красоту во времена таких страданий. И все же вот оно, переливается в свете ламп — сделанное вручную ожерелье из раковин; ему полтора века, в нем мудрость многих женщин, в его мерцании — все краски моря, звезд и луны.

Куини опускается на колени рядом с Нин, Аурой и Эстер.

— Kanalaritja — наша история, которая непрерывно соединяет прошлое, настоящее и будущее.

Эстер раскрыла ладони, чтобы захватить еще песка, и взглянула на Нин и ее семью. Люди этого рода вынесли все тяжести колонизации — и выжили, а теперь их море опасно нагрелось. Ламинария умирает. Не будет водорослей — не будет и раковин. У Эстер свело желудок.

— Мы собираем раковины для особой выставки, — звонко объявила Куини. — Нин уже говорила тебе? Она работает вместе с Зои. — Лицо Куини светилось от гордости. — Наши ожерелья повезут в турне по всей Тасмании. Нин и Зои сейчас заканчивают советоваться с галереей и общиной, а еще на этой выставке будут работы нашей Нинни. Она теперь человек влиятельный: в галерее на Саламанка-маркетс раскупили ее первую коллекцию kanalaritja, а несколько скульптур забрали. — Куини подмигнула.

— У тебя была выставка? — Эстер с восхищением взглянула на Нин. — Когда?

— С полгода назад. — Нин просияла. — Сейчас я леплю скульптуру, выставим ее во время тасманийского тура.

— Нин, — ахнула Эстер, — так ты самая настоящая художница? Я и не знала.

— Я писала тебе про выставку. И приглашение посылала, — довольно сухо сказала Нин.

— Ну что? — Куини вскочила с раскладного стульчика, и Эстер мельком увидела выглянувшую из-под рукава татуировку — серо-голубой рыбий хвост. Работа Фрейи. — Продолжим?

Нин обняла Эстер, и они стали смотреть, как женщины возвращаются на мелководье.

— Прости, Нин, — сказала Эстер, скручивая между ладонями бумагу из-под сэндвичей. — Прости, что пропустила твою выставку. После ее ухода я перестала проверять почту, соцсети, вообще все перестала проверять. Решила, что, если случится что-нибудь важное, мне позвонят на работу.

— Это же ужасно — не подпускать к себе тех, кто тебя любит.

— Какая я была сволочь. — Эстер помолчала, и слова повисли в воздухе. Не смея смотреть на Нин, она перевела взгляд на женщин ее рода, стоявших на мелководье. — Но мне до сих пор очень важно приезжать сюда. Спасибо. Спасибо, что снова меня позвала.

— Всегда пожалуйста, Старри, — вздохнула Нин. — Сволочь ты или нет — без разницы.

Они стали смотреть на женщин вместе. Левые руки поднимают водоросли, правые проводят по ним, ища ракушки.

— Я лечусь тем, что бываю среди них, — сказала Нин. — Отношений крепче, чем с этими женщинами, у меня в жизни не было.

— Могу себе представить. — Эстер смотрела на женщин. В детстве она почитала себя счастливой, ведь ей выпала удача слушать их рассказы. — А что с выставкой? Которую вы повезете по всей Тасмании? В голове не укладывается.

— С выставкой все хорошо. Пожертвования уже пошли. Твоя мама на тату-фестивале в Мельбурне объявила сбор средств, она там была ведущей. Ну, ты знаешь. Она сильно помогла.

— Конечно знаю. — Эстер набрала в грудь воздуха. О том, как ее родители прожили этот год, она не знала ничего.

— Удивительно, да? На том фестивале все свободное время в ее расписании расхватали за двадцать минут, и все равно женщины стояли в очереди — просили наколоть им созвездия, просили, чтобы их записали, если остались свободные места. Фрейя перечисляла в наш фонд часть денег от каждой татуировки. Благодаря этому про фонд и узнали.

Эстер выдавила улыбку:

— Если маме что западет в сердце, ее не остановишь.

— Это точно.

— Куини сказала, что на выставке будут твои новые ожерелья?

Нин застенчиво покраснела — редкое зрелище.

— Я сейчас работаю над собственной коллекцией, небольшой, и помогаю женщинам общины — тем, кто еще только учится.

Эстер открыла рот и в изумлении покачала головой.

— Помнишь, как вы с Аурой взяли меня с собой к могиле Вупатипы?..

— «Взяли»! — Нин шутливо бросила в Эстер горсть песка. — Ты спряталась в кузове пикапа. Я на десять лет постарела!

— Я так и сказала, — улыбнулась Эстер. — Вы взяли меня с собой.

Нин фыркнула.

— Помнишь, как мы стояли там, над могилой Вупатипы? — Эстер посерьезнела. — Ты тогда сказала, что сделаешь все, чтобы однажды это произошло.

Стояла весна. Нин исполнилось семнадцать, она только-только получила водительские права. Готовясь к экзаменам в автошколе, они с Аурой лишь и обсуждали, что предстоящую поездку — точнее, только это Эстер и смогла подслушать, припав ухом к стене спальни. Они собирались на восточное побережье, к холму, с которого смотрела на море могила великой женщины. Полюбоваться, как цветут подснежники Вупатипы. Эстер услышала, как приглушенный голос Нин за стеной предложил Ауре: «Давай отвезем ей несколько раковин».

Эстер знала о Вупатипе от тети Ро и решила, что не даст Нин и Ауре поехать на могилу без нее. На могилу Вупатипы, которую еще подростком похитили и сделали рабыней европейцы-зверобои. Вупатипа, которая, подобно всем женщинам и девушкам пакана, отлично плавала, ныряла в ледяную воду и спасала державших ее в рабстве мужчин. Вупатипа, которой никто не пришел на помощь, когда она в этом нуждалась. Она бежала с другими рабынями-пакана, за ними отрядили погоню. В газетной заметке, посвященной ее смерти, говорилось: «Возможно, она скончалась от ран, полученных во время поимки, которая, без сомнения, происходила не без кровопролития». После убийства Вупатипы на место ее гибели положили могильный камень. Надпись на нем гласила: «От белых друзей Вупатипы». Эта могила до сих пор оставалась единственным захоронением человека из племени пакана. Через несколько десятилетий после смерти и похорон Вупатипы, в самом конце XIX века, могилу — «для научных целей» — разрыл Музей Тасмании. Останки Вупатипы сложили в коробку, на которой было написано: «Местная смородина» — и отправили в Нипалуну, в Хобарт. Мнением людей насчет эксгумации никто не поинтересовался. Прошло почти сто лет, прежде чем останки Вупатипы вернулись в общину пакана. Европейская могила этой женщины так и осталась пустой. Говорят, подснежники цвели в изголовье могильной плиты каждую