Перелом. Книга 2 - Болеслав Михайлович Маркевич

на него во все глаза и все так же неспешно вынул кошелек из кармана, высыпал ему в руку горсть бывшего там мелкого серебра, вздел ногу в стремя и, не оборачиваясь, поехал тихим шагом назад по дороге ко Всесвятскому.

Только теперь успел опомниться Иринарх.

Вид его был ужасен… Два красные рубца бороздили его лицо, глаза налились кровью, пена закипала в углах рта, сквозь который прорывались какие-то нечеловеческие звуки…

Он, шатаясь, доплелся до тележки, с высоты которой все так же недвижно сидевший Троженков глядел на него не то иронически, не то презрительно поводя губами.

– Я его… я его… – лепетал он, не договаривая от обымавшего его бешеного и бессильного чувства злобы.

– Что уж вы теперь «его», – повторил, хихикая, Троженков, – похвалялись «орудийцем», a как к делу пришлось, так и нет ничего, из рук вывалилось…

– Молчать! – прервал его диким голосом Иринарх… – A ты что стоишь, чертов сын, чего не видал! – крикнул он тут же на продолжавшего любопытствовать на «господ» мужичка с косой. – Проваливай к диаволу!..

Тот запустил пальцы под шляпу, почесал ими в голове, как бы собираясь что-то сказать, но ничего не сказал, усмехнулся – Овцына так и взорвало опять от этой усмешки – и тронулся с места.

– Погоди! – остановил его Троженков. – Ты из какой деревни?

– A я сам Блиновский, батюшка, из деревни Блинов, изволите знать, неподалечку от вашей милости будет, – отвечал тот, останавливаясь.

– Блиновский!.. Как не знать соседушек!.. Ты куда ж это с косой – в луга?

– Не, батюшка; коса-то у меня лядащая была, так вот в Выселках нову купил, a теперича домой, значит, иду.

– То-то! – захихикал Троженков. – Косить-то вам теперь негде…

Мужичок оторопело поглядел на него:

– A как так «негде», ваше вск… Мы наутре миром крусановски круги делить выедем: как обнакновенно, значит, косили, так и косить станем…

– Опоздали, голубчики; в круги-то ваши сегодня спозаранку купец Середкин своих косарей выслал.

Тот весь в лице переменился:

– Как же он, ваше благородие, смеет… в нашем, значит, добре…

– Стало быть не в вашем, коли ему их помещик по 90 рублей за круг все отдал, – возразил Троженков, злорадно взглянув на него из-за своих синих очков.

– Так это ж какой порядок, – загалдел, переминаясь всем телом, мужик, – как нам, значит, Царь-Батюшка волю теперича дал, и чтобы нам, значит, все угодье, каким мы пользовались, и пахотная, и луговая земля…

Троженков перебил его:

– Это ты точно говоришь, a помещик ваш взял да и отдал, – вот тебе и весь сказ!

– Противу закону царского, значит?

– Ну, это уж как он там знает, a только что купец Середкин у вас в лугах до вечера довольно сена накосит, – это верно; без мала, говорят, кос сто туда нагнал… Садитесь! – коротко проговорил Троженков, относясь к Овцыну, который, мрачный как туча и тяжело переводя дух, безучастно внимал этому разговору.

– Господин, ваше благородие, – заговорил мужик, тревожно подбегая к поворачивавшей в сторону Выселков тележке, – верно вы сказали насчет этого самого?

– Не веришь – беги сам погляди – не далеко!..

– Не, – сказал тот подумав, – коль так дело, на село скорей бежать надоть теперича, чтобы миром, значит, всем…

Он не договорил, насунул себе быстрым движением шляпу на брови и, свернув с дороги на межку ярового поля, побежал по ней кратчайшим путем по направлению своей деревни.

Троженков хлестнул свою лошадку и усмехнулся скверною усмешкой:

– Пойдет потеха!.. Ну, a вы что? – прервал он себя, оборачиваясь на Иринарха, усевшегося к нему боком с низко наклоненною головой, чтобы не показывать своего обезображенного лица, – хмары напустил вам пан сей великий, магнат наш, а?.. Так сами же полезли… Говорили вам…

– Я его искалечу! – безумно вскрикнул Иринарх.

– Можете, можете! Сам вам даже предлагает.

– Что предлагает?

– Поединок. «Скажите, говорит, ему, если он хочет, я приму, говорит, хотя с такими, как он, говорит, не дерутся». Милость, видите, какую большую вам делает, a вы еще – о, какие неблагодарные!..

Иринарх зубами заскрежетал:

– Он «примет», когда я пистолета в руках держать не умею и он может застрелить меня как зайца – воин, патентованный убийца!.. Я, я от него не приму поединка… я его изобью собственными руками, из-за угла камнем пущу, в огне его в собственном доме изжарю, я…

– Ну, ну, видели мы, как кого-то жарили, – беспощадно и грубо сострил Троженков-Яго, подзадоривая его и тешась его злостью, – a только что не его.

– Молчите, говорю вам, не смейте про это! – бешено взвыл опять Овцын. – А не то самого я вас убью!.. Молчите, пока сами не увидите, как я ему отплачу, – примолвил он через миг сдержаннее, поводя глазами как на цепи.

– A як побачу – доброе скажу!.. A вот мы, пока вы там что еще надумаете, мы его трошечки в Колоколе отшельмуем: магнатскую фамилию его в печати оттрезвоним малюсень, – шипел, уже словно захлебываясь своим собственным ядом, Троженков.

– Постараться можно! – хихикнул в свою очередь Иринарх, как бы внезапно находя в этом соображении крайнее утешение в случившейся с ним невзгоде. – A куда ж это мы теперь едем? – спросил он, подымая в первый раз глаза и озираясь кругом. – Назад, значит? И то, – примолвил он с новым приливом злости, – отпарить себя нужно… в этом виде никуда показаться нельзя… A брандер успели пустить? – обернулся он вдруг на своего спутника.

– Насчет лугов-то? – подмигнул под своими очками тот. – Слышали сами: «всем, значит, миром», говорит… Пока мы с вами дома по рюмочке пропустим, они там с серединскими в колья да косы пойдут. Потеха будет, верно говорю.

– Он, если это случится, – быстро заговорил Овцын, разумея своего врага, – он как посредник непременно должен будет приехать на место…

– Домой поехал, видели. A пока еще там знать ему дадут, пока приехать успеет, a тут на манер бунтика отлично разыграть можно… A как если и приедет, да его, посредника и господина большого, крестьяне слухать не захотят, – добра комедия выйде, паночку, як вы полагаете? – отпустил еще раз по-хохлацки Троженков от преизбытка удовольствия, которое доставляло ему чаяние возможного «бунтика», устроенного его заботами.

– Вот что, – молвил неожиданно Иринарх, – мне надо сейчас полный крестьянский костюм достать. Парик и борода у меня с собой есть, из-за границы так приехал…

Спутник его покосился на него:

– Так, значит, – сказал он насмешливо, – с переодеваньем комедия-то еще буде?.. Угомона вам нету, видно, прыткий уж очень вы, – как бы не дотанцевались до того, что сцапают действительно и отвезут на секанцию в III Отделение, a оттуда в «места более отдаленные»…

– Не «сцапают»,