Завет воды - Абрахам Вергезе

Когда он удаляется на достаточное расстояние, Чинна говорит:

— Группа Б: баклажаны и болваны — отличная компания для Чинны и Друвы.

— Что спрашивал Бриджи?

— Ничего! Он заявил: «Ваш чертов дядюшка отменил мое повышение. Можете до конца жизни жрать рыбьи мозги, можете даже отрастить себе спинной плавник и жабры. Но пока экзамен принимает доктор Бриджмохан Саркар, это не поможет Чиннасвами Аркоту Гаджапати его сдать». Наверное, этот ублюдок Да Винчи разболтал Бриджи про моего дядю. И про рыбьи мозги.

Чинна перед экзаменом отказался «позолотить ручку» служителю на удачу. Это было чистое вымогательство, но все, кроме Чинны, подчинились. Он с досадой продолжает:

— Говорю тебе, ничего хорошего не выходит, когда семья тебя проталкивает. В результате непременно застрянешь.

Доктор Пиус еще не вернулся, но доктор Бриджи Саркар высовывает голову и кивает Мариамме. Она делает знак Чинне подождать. Едва ли ей повезет больше, чем ему.

— Мадам, — начинает доктор Бриджмохан Саркар, едва за Мариаммой закрывается дверь, — ваша работа на конкурсном экзамене была хороша, очень хороша. — Они оба так и стоят. — Вы единственная, кто сумел не повредить нервные ответвления. Скажу вам по секрету, ваши шансы…

Он замолкает, но улыбается, многозначительно приподняв брови. Мариамма радостно вспыхивает.

— Готовы к устному экзамену?

— Полагаю, да, сэр.

— Отлично. Прошу вас, засуньте руку в мой карман.

Она стоит перед ним в своем кремовом сари и короткой белой накидке. Наверное, она ослышалась?

Несмотря на гнетущую жару, на напудренном лице доктора Саркара ни капли пота. Он стоит между ней и дверью. Доктору Саркару за пятьдесят, он высокий, щеки впалые из-за отсутствующих коренных зубов. Тощие конечности диссонируют с выпирающим животом. Покачиваясь на пятках, он задумчиво задирает нос к потолку, выражение лица у него жесткое, как стрелка на его льняных брюках. И поза вполоборота, чтобы предоставить Мариамме легкий доступ к правому карману.

Она усердно училась. Она готовилась. Но не к такому.

В ушах звенит. Потолочный вентилятор разгоняет знойный воздух, поднимающийся от бетонного пола. Со стола за ними с интересом наблюдает малыш-гидроцефал, утопивший Друву. На открытом лотке лежит отпиленная половина головы с удаленной нижней челюстью. Сквозь ткань мешка проступают контуры спрятанных в нем небольших костей.

Хоть бы он сел уже. Хоть бы вернулся доктор Пиус. Хоть бы он спросил меня про гидроцефалию или попросил засунуть руку в мешочек с костями…

Но Бриджи не использует тканевый мешок, только свой карман.

На шее Бриджи пульсирует извилистая раздвоенная жила, похожая на змеиный язык.

— Или сунете руку в мой карман, или возвращайтесь в сентябре, — тихо говорит он, глядя прямо перед собой.

Мариамма застывает. Почему просто не сказать «нет»? Стыдно даже обсуждать такой выбор. Стыдно видеть, как левая рука вытягивается вперед, словно по собственной воле, — Бриджи стоит так, что левой рукой кажется проще.

Она опускает руку ему в карман. И надеется, что Бриджи Саркар спрятал там какую-нибудь часть скелета — гороховидную кость или таранную, — которую она должна угадать. Ей так хочется в это поверить. И совсем не хочется ошибиться.

Она просовывает руку глубже. На долю секунды не может понять, что же такое там нащупала. Нечаянно промахнулась? И по ошибке схватила его пенис? Но почему никакая ткань не помешала руке? Орган, который она держит, оказался гораздо тверже, крепче и менее подвижный, чем она себе представляла. Она что, должна назвать его части? Поддерживающая связка, пещеристые тела, губчатое тело…

Мозг изо всех сил пытается продолжать работать в режиме экзамена, встретившись с органом, с которым у нее не было непосредственного опыта взаимодействия в набухшем или ином его состоянии, но мысли устремляются к болезненным воспоминаниям, от которых желчь подступает к горлу: лодочник на канале, показывающий им с Поди свое хозяйство с проплывающей мимо баржи; мужик, прижавшийся к ней в автобусе; заклинатель змей в тюрбане, материализовавшийся напротив женского общежития, — заметив, что Мариамма разглядывает его, сделал вид, будто снимает ткань, покрывающую его корзину, а на самом деле задрал свою лунги, и из паха выскочила совсем другая змея.

Почему мужчины подвергают ее и каждую знакомую ей женщину такого рода унижению и оскорблению? Неужели, только принуждая прикоснуться или демонстрируя это, они убеждаются, что орган существует? Еще раньше в этом году, когда автобус женского общежития вез их обратно с выставки сари, перекрытый участок дороги вынудил водителя поехать в объезд по узкому переулку позади мужского общежития. Какой-то студент читал газету на балконе, совершенно голый. И мгновенно прикрыл газетой лицо, а не нижнюю часть. Понятно — он не хотел испытывать неловкость, если вдруг его узнают. Но вот чего она не могла понять, так это его решения встать в полный рост, все так же прикрывая лицо, но выставив напоказ остальное, пока мимо медленно полз автобус с пассажирками.

Впоследствии Мариамма не могла объяснить ни себе, ни кому-либо другому то, что произошло потом. Это отчаянный инстинкт выживания загнанного в угол животного, но вместе с тем и безудержная первобытная злость. Мариамма вновь переживает знакомый кошмар, в котором змея обнажает клыки и плюет в нее ядом, а она отчаянно сжимает ее шею под капюшоном, держа подальше от лица, вцепляясь все крепче, когда та извивается, хлещет хвостом и пытается броситься… И вот ее пальцы инстинктивно сжимают со смертоносным намерением пенис Саркара. Правая рука вступает в битву, приходя на помощь левой, врезаясь в пах Бриджи снаружи, усиливая хватку и вцепляясь во все, что болтается, — мошоночный мешок, придаток яичка, яичко, корень полового члена… к дьяволу анатомию — и стискивает не на жизнь, а на смерть.

В первый момент самомнение Бриджи заставляет его подумать, что она ласкает его. Он открывает было рот, брови взмывают вверх, но слова застревают в горле, он бледнеет. Делает шаг назад, вены на висках вздуваются, он задевает стол, образцы с грохотом падают, стекло разбивается, плод-гидроцефал скользит по залитому формальдегидом полу. Бриджи, отступая, тянет Мариамму за собой, ибо что бы ни происходило, она не отпустит, не должна