Миледи Ладлоу - Элизабет Гаскелл

– Бедный ребенок, – сказала миледи, и гнев исчез с ее лица, – в чьи недобрые руки ты попал?

У мальчика задрожали губы.

– Разве ты не знаешь, о каком древе читаем мы в Книге Бытия?.. Хотя нет, надеюсь, ты не настолько преуспел в чтении. – После непродолжительной паузы она спросила: – Кто, говоришь, выучил тебя читать и писать?

– Простите, миледи, я не нарочно, миледи, я не думал… – лепетал он, глотая слезы, раздавленный ее очевидным недовольством, а нарочитая мягкость ее манеры пугала его намного больше, чем любые угрозы или брань.

– Я спрашиваю: кто выучил тебя?

– Писец мистера Хорнера, миледи.

– С ведома самого мистера Хорнера?

– Да, миледи. Он хотел, чтобы я учился.

– Вот оно что! Пожалуй, в этом виноват не столько ты, сколько… Я удивляюсь мистеру Хорнеру! Однако, мой мальчик, когда владеешь острым орудием, необходимо знать и правила, как с ним обращаться. Тебе не говорили, что нельзя открывать письма?

– Простите, миледи, оно было открыто. Мистер Хорнер очень спешил и забыл его запечатать.

– Но ты не должен читать письма, не для тебя писанные. Недопустимо заглядывать в письма, не тебе адресованные, даже если бы они лежали открытыми у тебя перед глазами.

– Простите, миледи, я думал, это хорошо – практиковаться в чтении, все равно как читать книгу.

Миледи смешалась, не находя нужных слов, чтобы растолковать ему законы чести касательно чужих писем.

– Скажи, когда люди говорят о чем-то, что не предназначено для твоих ушей, ты ведь не стал бы слушать?

Он медлил с ответом, частично потому, что не вполне понял вопрос. Миледи повторила. В его смышленых глазах блеснула догадка, но он колебался, сказать ли правду.

– Простите, миледи, я всегда подслушиваю, когда другие секретничают. Но я не думал, что это дурно.

Бедная миледи обреченно вздохнула. Она не была готова держать долгую нравоучительную речь. С малых лет честь стала ее второй натурой, и она не задавалась вопросом, какой фундаментальный принцип лежит в основании всего кодекса чести. Наказав передать мистеру Хорнеру, когда тот вернется из Уорика, что она хочет его видеть, миледи в отчаянии отпустила юного грамотея, который только того и ждал, не чая поскорее избавиться от ее устрашающе мягкого обхождения.

– Что делать? – промолвила она, наполовину говоря сама с собой, наполовину обращаясь ко мне, но я тоже была в замешательстве. – А ведь недаром мне пришло в голову назвать умение читать и писать «острым орудием», – задумчиво продолжила она. – Если наши низшие сословия получат его в свои руки, весь ужас французской революции повторится на английской земле. Во времена моей молодости никто не говорил о правах человека – говорили только об обязанностях. Зато теперь… Да вот не далее как вчера мистер Грей пытался уверить меня, будто каждый ребенок имеет право на образование. Я с трудом сдерживала себя, но в конце концов мое терпение лопнуло. Слово за слово, мы с ним крупно поговорили, и я прямо сказала ему, что не потерплю в своей деревне никакой воскресной школы – или, еще того лучше, «школы дня седьмого», как выражается сей новоявленный иудей.

– И как он принял это, миледи? – спросила я, почуяв, что их упорное противоборство вокруг школьного вопроса достигло критической точки.

– Как? Вспылил! Заявил мне, что обязан подчиняться лишь приказам епископа, о чем никому не следует забывать. Иными словами, дал мне понять, что не изменит своих намерений, несмотря на мое прямое возражение.

– И вы, ваша светлость?..

– Мне оставалось только встать и вежливо проститься с ним. Если двое доходят до известной черты в жарком споре относительно предмета, по которому между ними никогда не может быть согласия, как у нас с мистером Греем, единственное благоразумное решение, чтобы не рассориться окончательно, – немедленно оборвать разговор. Это один из тех немногих случаев, где внезапность не только простительна, но и желательна.

Мне стало жаль мистера Грея. Он несколько раз навещал меня, и его добрые наставления и молитвы укрепляли мой дух, помогая смириться с тяжкой долей увечной. Из случайно оброненных им фраз я знала, насколько близко к сердцу он принимает свой школьный прожект. Я так искренне привязалась к нему и в то же время так любила и почитала миледи, что мне больно было смотреть, как отношения между ними портятся день ото дня. Не в силах ничего исправить, я молча переживала за обоих.

Должно быть, миледи частично проникла в мои мысли. После минутной паузы она вернулась к разговору о мистере Грее:

– Если бы мистер Грей знал все, что я знаю… испытал бы все, что я испытала, он остерегся бы идти мне наперекор в своих новых планах. Поистине, времена изменились, – сердито прибавила она под натиском воспоминаний, – если какой-то деревенский пастор смеет перечить владетельной леди в ее собственном доме! Еще при моем дедушке приходский священник исполнял также обязанности капеллана в семействе лорда и каждое воскресенье обедал с нами. Когда обносили кушаньями, он получал свое последним, тогда как объявить, что он уже сыт, ему полагалось первым. Помню, как преподобный, бывало, хватал со стола свою тарелку, вилку и нож и говорил с набитым ртом: «С вашего позволения, сэр Уриан, и с вашего, миледи, я удаляюсь вслед за ростбифом в буфетную». Только так он мог ухватить лишний кусок мяса, понимаете? Ох и прожорлив же был этот пастор! Однажды он набросился за обедом на какую-то жареную птичку и, желая отвлечь внимание хозяев от своего непомерного аппетита, начал рассказывать, будто бы, по мнению знатоков, обыкновенный грач, если его подержать в маринаде и приготовить с нужными приправами, будет на вкус не хуже этой самой птички. Дедушке не понравились слова и поведение пастора, я видела это по его лицу. И в следующую пятницу, когда мы с ним поехали кататься верхом – я на своем маленьком белом пони, – он подозвал к себе одного егеря и приказал ему подстрелить какого-нибудь старого грача, чем старее, тем лучше. Я догадалась, хоть была тогда ребенком, что дедушка замышляет какую-то каверзу. Но никто не вспоминал об этом до воскресенья, когда перед пастором поставили угощение и сэр Уриан сказал ему: «Ну-с, пастор Хемминг, я распорядился подстрелить грача, выдержать его в уксусе и приготовить в точности так, как вы описали в прошлое воскресенье. Приступайте же, приятного аппетита. Уверен, это будет куда вкуснее того, чем вас потчевали здесь неделю назад. Да чтоб все косточки обглодали! Иначе никаких больше воскресных обедов для вас за моим столом!» Я только раз