Дом, в котором... - Мариам Сергеевна Петросян

не отполированы, из них торчат занозы, на некоторых даже сохранилась кора. Лица вокруг незнакомые, хотя на самом деле я знаю их всех. На стенах горят разноцветные надписи. Стоит посмотреть пристально и выделить одну — она начинает пухнуть, увеличиваясь в размерах и заслоняя соседние.

Мы с Лордом занимаем чудом оказавшийся свободным столик под неменяющейся гравюрой с морским пейзажем. Пробегающая мимо фигура в поварском колпаке и позолоченной маске с птичьим клювом сбрасывает перед нами с подноса миски с едой.

Я приглядываюсь. Мелко нарезанное мясо на чем-то желтом, похожем на давленую кукурузу. Лорд расстегивает рваную куртку и принимается за еду. На груди у него огромный прозрачный кулон в форме сердца, в котором светится огненный локон устрашающего размера. Я жую. Так же быстро и жадно, как все вокруг. На стене под гравюрой — табло, на экранчике которого мигают две зеленые двойки. Дважды два. Это номер нашего стола.

Миска быстро пустеет. Стол перед нами занимает лихая компания старикашек в черной коже и с запущенными бородами. Их гогот и хрюканье заглушают все вокруг. Но, несмотря на поднятый ими шум, можно расслышать, что в одно из окон кто-то гневно стучит.

Стук наконец привлекает чье-то внимание, окно открывают, и в комнату влетает ушастое животное, похожее на недоразвитую гиену с прозрачными крылышками из цветочных лепестков. Неловко пометавшись под потолком, оно падает на наш стол, перевернув миску Лорда и рассыпав вокруг тучку пыльцы, от которой у меня начинает щекотать в носу.

— Ну вы даете! — возмущается гиена. — Я вас обыскался! Куда вы пропали, сволочи?

— Никуда, — говорю я. — Обедаем, как видишь.

— Ах, обедаете? — зловеще произносит летун и внезапно заходится в кашле. Из приоткрытой пасти капает слюна, застывая в воздухе и осыпаясь на стол с хрустальным звоном.

— Где моя жратва? — хрипит крылатая гиена. — Вот поем и разберусь с вами не по-хорошему.

Лорд барабанит пальцами по столу.

— Нам не пора отсюда убираться, Сфинкс? Пока не появились остальные?

Гиена превращается в хрупкого, задумчивого индуса средних лет. Никаких крыльев. Черный костюм, белоснежная чалма. Он повязывает себе салфетку и берет с подноса миску с едой.

— Простите мне мою навязчивость, — вежливо говорит он. — Но я бы на вашем месте не делал сейчас резких движений.

— Мы не будем, — говорю я. — Я жду кое-кого. Если этот кто-то не появится в ближайшие полчаса, попробуем вылезти отсюда. Мне нужно время.

Лорд со вздохом достает из кармана припрятанный окурок. Кулон на его шее пульсирует в такт дыханию. Индус, тихо напевая под нос, извлекает из воздуха позолоченный кальян.

Мои плечи обнимают руки Слепого, ощутимо ударив током. Я вздрагиваю.

— Как ты? — спрашивает он сочувственно.

— Хреново.

Слепец садится напротив. Такой же, как всегда, никаких изменений, не считая еле заметной прозрачности.

— Плохо, — говорит он. — Лучше соберись. У тебя много других забот.

— Будь добр, придержи свои вожацкие лекции для другого раза, — огрызаюсь я. — Мне не до того сейчас.

Слепой на удивление миролюбиво соглашается:

— Как скажешь. Но другого раза может не быть.

Свет мигает. Дважды. Бородачи в углу возмущенно свистят.

— Ох, — испуганно говорит Лорд. — Ничего себе...

Я оборачиваюсь. По проходу между столами к нам движется странное существо. Голое, тощее как скелет, с обломками крыльев за плечами, с ног до головы покрытое рубцами и язвочками. На шее у него ржавый ошейник, с которого свисает, волочась по полу, не менее ржавая цепь.

— Что это за ужас? — шепчет Лорд. — Что за ходячий труп?

— Зачем же труп? — укоризненно спрашивает индус, оторвавшись от кальяна. — Это наш дорогой Македонский.

Изувеченный ангел тем временем останавливается перед нами, придерживая свои цепи, и ждет. Белые перья, заменяющие ему волосы, свисают на лицо, из остатков крыльев торчат обнаженные кости. К нему лучше не приглядываться. В каждой ранке какое-то копошение, которое лучше не рассматривать, на лице выражение, которое лучше не запоминать. Лорд отворачивается и шарит вокруг в поисках костылей, выдыхая воздух со свистом.

— Македонский, — говорю я. — Кончай сходить с ума.

Он поднимает глаза. Темно-красные на белом лице. И я вижу, что это Седой. Или он просто похож на Седого.

— Прекрати это, — прошу его я. — Я тебя простил. Ты не виноват ни в чем.

— Правда? — спрашивает он надтреснутым голосом. — Ты не врешь мне из жалости?

— Я никогда не лгу из жалости, — говорю я.

Свет гаснет, в зале вопят.

Я прикрываю глаза, а открыв, обнаруживаю себя в столовой. Под Крысиным столом надрывается магнитофон, продолжив и разнообразив вопли, которыми оборвалось мое пребывание не здесь. Лэри дергает в такт музыке головой, подчищая хлебом тарелку. Толстый рядом с ним дремлет, уткнувшись в заляпанный нагрудник. Македонский ест свой суп, низко склонившись над тарелкой, чтобы не было видно, что он плачет.

Табаки негодующе смотрит на меня.

— Что происходит, Сфинкс? Что происходит, я спрашиваю?

— Ничего, — говорю я. — Что здесь могло произойти?

— Ты обидел Македонского? — подозрительно уточняет Шакал. — Я сейчас дух из тебя вышибу, если ты его обидел!

— Все в порядке, — сквозь зубы говорю я, потихоньку зверея от его приставаний. — Успокойся и отстань от меня.

— А если все в порядке, почему он ревет?

— А почему ты спрашиваешь об этом Сфинкса? — интересуется Слепой, швыряя в свою тарелку скомканную салфетку. — Может в этой стае кто-то спокойно пореветь без твоего участия?

— Сфинкс ему в чем-то поклялся, — не успокаивается Табаки. — И теперь Македонский ревет.

Я встаю и покидаю столовую, пока меня окончательно не достали.

Сразу за дверью натыкаюсь на Лорда, который сидит на полу с видом приговоренного к казни и обнимает костыль. Сажусь рядом с ним.

Лорд громко сморкается в платок и говорит, глядя в сторону:

— Нервы с вами, конечно, нужны стальные.

И опять обнимает костыль. Я смотрю в потолок, где змеится еле различимая снизу надпись, и думаю о том, что вот — желающие высказаться добрались уже до потолков, наверное, скоро потолки запестрят надписями и рисунками не хуже стен, а тем, кто захочет их прочесть, понадобятся стремянки, и Дом обрастет стремянками... я думаю об этом и молчу.

Рыжий

—