Остров Свободы - Борис Геннадьевич Цеханович

В нашем учебном центре было 23 коммуниста, но восемь человек относились к управлению, а управление всегда держалось своим коллективом и обособленно от подразделений. Поэтому залёты с валютными делами их коснулись лишь вскольз, через Захарова, но вот в подразделениях там залетели и были замараны писаниной друг на друга почти все. Поэтому, как бы бурного обсуждения и гневного осуждения проступка Захарова не предвиделось. Там царила гнетущая обстановка. Управление тоже не имело желания рьяно высовываться, так как имели по этому делу свои грехи. Но вот какую установку Политотдел поставил секретарю партийной организации, никто не знал и поэтому не знали какую линию поведения выбрать. Я попытался офицеров подразделений расшатать, но те отмахнулись от меня: – Тебе хорошо так говорить. Ты тут почти два года отрубил и тебе пофиг, а нам ещё охота послужить…. Да и сами вляпались… И какую такую теперь активную позицию должны занять?

– 

Пацаны…., – злился я и имел полное право на это. Когда прибыл на Кубу мне было тридцать один год и, прослужив в армии тринадцать лет, имел довольно большой военный и жизненный опыт. Имел свои суждения и свой взгляд на те процессы, которые проходили в армии, в обществе в целом и в нашем учебном центре в частности. Коллектив штаба нашего центра принял меня, так как они тоже были

в общем моего возраста, только подполковник Подрушняк был старше и конечно опытней нас. Но в некоторых, «скользких» вопросах

жизни и деятельности учебного центра я занял свою позицию, которая шла вразрез и не устраивала остальных офицеров и прапорщиков штаба. И чтобы, не дай бог, это старлей-дурак не стал совать свой нос туда, куда не следует, при первой же возможности меня сплавили в ссылку на исправление во вторую реактивную батарею командиром взвода управления. Дебильно объяснив: – Ну, мы же не можем капитана Иванова поставить на взвод. Пусть он побудет на твоей должности пока.

Поэтому на партийном собрании, где царила подавленная обстановка и большинство присутствующих упорно не подымали глаз и сверлили взглядами крышки столов, я сразу же заявил свою позицию: – Да…., совершён определённый проступок… Да…, из-за некоторых особенностях нашей службы и жизни коммунист Захаров попал в эту ситуацию. Было бы нормальное денежное обеспечение – никогда бы он в ней не оказался. Да…, вовремя вмешались органы и коммунист не попал в более тяжёлое положение. Да…, давайте осудим его, но осудим его адекватно всем этим моментам. Моё предложение – постановка на вид.

Я сел и огляделся. Задав своим выступлением направление предстоящего обсуждения и, выставив первым меру наказания, можно было хоть как то повлиять на сам ход разбирательства. Но меня не поддержали и коммунисты подразделений продолжали упорно молчать, опустив головы. Майор Сысков, присутствующий на партийном собрании от особого отдела, сидел сзади и тоже молчал. Также молчал и представитель политотдела. Затянувшееся молчание прервал замполит нашего учебного центра. Авторитетом у офицеров и личного состава не пользовался. Был он «гнилой» и по моему даже новый начальник нашего учебного центра подполковник Горелкин его опасался. Поэтому никто не удивился, услышав выступление политработника, которое в общих словах сводилось к следующему – Коммунист Захаров совершил тяжёлый проступок. Потерял бдительность и дал втянуть себя в эти шпионские игрища. Ещё неизвестно какие сведения он им передал….? И может быть покупка данного магнитофона могла служить лишь прикрытием. И неизвестно за что он на фотографии получает деньги…. И так далее и тому подобное. В конце он внёс своё предложение, наверняка озвученное политотделом – Исключить коммуниста Захарова из рядов КПСС.

Сука. Можно было ограничится даже строгим выговором, только не исключением. Это было практическим концом всякой карьеры для Захарова, а также предполагало досрочное убытие в Союз. Ну, не в 24 часа, но всё равно – самолётом и в ближайшее время.

Головы коммунистов подразделений опустились ещё ниже, а Витька побледнел, не ожидая такой жёсткой постановки. Я попытался снова переломить ситуацию, аппелируя к тому, что на фотографии не видно – либо он передаёт деньги за магнитофон, либо он их получает… Да и вообще, непонятно – Что они там друг другу передают? Может в карты играют?

Но в целом мой голос в защиту Захарова был практически единственным. При голосовании: одним голосом против и двумя воздержавшимися Захаров был исключён из партии.

На этом история залётов и разборок для остальных закончилась. А ещё через неделю, с семьёй, Витька улетел в Союз а в нашем учебном центре ещё долго царила гнетущая обстановка и тема убытия Захарова была под «Табу». Улетая, Захаров пообещал обратиться с жалобой на исключение из партии в Центральный Комитет КПСС, но как-то не верилось, что там, в Москве разберутся в событиях произошедших на Кубе и в обстоятельства исключения. Наверняка, отделаются отпиской и Витьке придётся идти простым взводником. Чтобы хоть немного сгладить атмосферу и восстановить душевное равновесие офицерского коллектива, было предложено в ближайшую субботу провести вечер отдыха и расслабиться. Идея всеми была воспринята с воодушевлением и к семи часам вечера на улицу перед нашим домом были вытащены и накрыты столы. Немножко в сторонке разместился музыкальный ансамбль нашего учебного центра. Вечер начался нормально, все налегли на выпивку, оживились. Ещё немного и можно было приступать к танцам. Первой дошла до кондиции жена офицера, который с испугу написал на неё бумагу особисту. Они, конечно, давно помирились, но видать обида жены на мужа была спрятана не так глубоко и при не совсем удачной шутке она выплеснулась в наружу.

– А сам… Как ты мог написать на свою жену? Сволочь ты…, – и, залепив ему прилюдно пощёчину, заплакала и убежала домой. За ней убежал муж, а за столом повисла напряжённая тишина, вечер был испорчен насмарку и до танцев дело не дошло. Все как-то быстро разбрелись по квартирам.

Глава девятнадцатая

В этот раз я был старшим команды регулировщиков и задача была очень простой. Выехал за двадцать минут, до начала движения колонны и начал выставлять регулировщиков на основных поворотных точках маршрута. Ссадил, проинструктировал, заострил внимание – откуда выезжают машины и куда их поворачивать. Напомнил о других особенностях работы военного регулировщика и поехал к следующей точке регулирования.

Марш артиллерии в зимние лагеря прошёл нормально и без происшествий и вскоре поле, на котором обычно разворачивали лагерь, стало похоже на развороченный муравейник, где каждый муравей озабоченно выполнял свою задачу. Я тоже азартно включился