Корзина спелой вишни - Фазу Гамзатовна Алиева

завтраке и думать забыли. А ведь птичий завтрак — это не просто легкая утренняя пища. Это символ того, что чистой и незапятнанной пришла невеста в дом жениха и ничто не касалось ее, кроме солнца и воды.

Не подать птичий завтрак — это значит усомниться в чистоте невесты. А усомниться — это то же самое, что бросить горящий факел в бочку бензина.

Потому-то вся родня мужа в первую брачную ночь не смыкает глаз: не дай бог проспать рассвет и опоздать и не увидеть, когда невеста получит этот птичий завтрак. Родня невесты тоже не спит. Она собирается на рассвете в доме, где выросла невеста, и ждет подтверждения того, что невеста чиста как слеза. Это подтверждение в виде каши, сваренной на компоте из сушеных абрикосов и залитой медом, в белой кастрюле получают из дома жениха родители невесты.

Но напрасно Бакшанат с вечера не заперла ворота. Напрасно постель ее так и осталась непримятой. Напрасно она ждала зари, чтобы принять из рук матери Али белую кастрюлю с загадочной кашей.

Уже и солнце взошло. Уже соседки, изнывая от любопытства, вышли на крыши своих домов и стали переглядываться. Уже две соседки Бакшанат, вылив во дворе воду из кувшинов, снова отправились к роднику — этому женскому годекану. Каши все не было…

Одна из соседок, многозначительно поглядев на другую, сказала у родника:

— Что-то Бакшанат не торопится приглашать нас на завтрак, полученный от родителей Али.

— Вуя, вуя, как вы можете брать грех на душу. Если вы даже собираетесь жить тысячу лет, то все равно настанет и тысяча первый год! — тут же подскочила к ним пятиюродная сестра отца Бакшанат. — Все сплетни идут с твоего языка! Никто никогда не слышал от тебя ничего хорошего. Пусть наша Нафси Жавган чище алмаза и яснее рассвета, все равно ты ее уже загрязнила! — И разгоряченная спором защитница со всех ног бросилась в дом Бакшанат. Ведь надо что-то делать. Нельзя смириться с таким позором. Он падает на женщин всего их рода…

Бакшанат, увидев родственницу, вскрикнула и почти без чувств протянула к ней руки. «Нет завтрака!» — зарыдала она.

— И ты можешь спокойно сидеть! — закричала пятиюродная сестра отца Бакшанат. — Разве ты не знаешь, что твоей дочери не коснулось даже крыло летящей мимо птицы? Пошли! — и она сорвала со стены кинжал отца Нафси Жавган. А Бакшанат схватила саблю мужа и сунула ее под мышку.

Дом Али гудел, как улей, в который бросили палку. Все родственники Нафси Жавган, начиная с двоюродного брата ее отца и кончая десятиюродным братом Бакшанат, уже были в сборе. Они наступали на Али, требуя объяснений, почему и по какому праву они пренебрегли обычаем и не принесли невесте птичий завтрак, а также не послали завтрак родителям невесты?

Мать Али, перепуганная насмерть, хотя за ее спиной тоже стоял целый отряд родственников, сжимавших кинжалы, захлебываясь слезами, давала объяснения:

— Когда я на заре спустилась во двор, то моего осла не было в хлеве, а я хорошо помню, как своими руками закрыла хлев на засов и засунула в кольца палку.

— Да, да, я тоже видела, как она, когда ушли со свадьбы последние гости, закрывала хлев, — подтвердила жена ее брата, хотя на самом деле видела совсем другое, а именно, как ее муж открыл хлев, чтобы зайти туда по малой нужде.

— При чем тут осел? Мы говорим о птичьем завтраке? — вышел из себя Алиасхаб, старейший в роду несчастной Бакшанат.

— Так вот… Побежала я в горы. Зову, зову своего осла… Бегу по холмам, бегу по оврагам, и вдруг… Я сразу учуяла запах жареного мяса… О мой осел, кормилец мой! — и мать Али стала рвать на себе волосы. — Ножки да ушки ты мне оставил на память, мой красавец! — задыхаясь, причитала она. — Ножки да ушки я нашла в том проклятом Чандыкалахе, где ты в последний раз увидел своими черными очами этот мир… Сначала мне и в голову не пришло, что тебя съели, съели эти шайтаны за то, что мы взяли в дом их невесту!

— Значит, во всем виновата Нафси Жавган? — закричала пятиюродная сестра отца Бакшанат, в гневе забыв о том, что нельзя вмешиваться, когда вопрос решается самим старейшиной рода.

Алиасхаб, впрочем, сразу же напомнил о своих правах.

— Ты подожди, — отстранил он ее, — я ведь еще не умер.

Но тут поднялась сама невеста. До сих пор она сидела краснее утренней зари и с опущенной головой.

— Хватит! — закричала она. — Если вы считаете, что я дочь шайтана, ни секунды не останусь в вашем доме.

— А ты сиди, — прикрикнул на нее старейшина рода и посмотрел в сторону матери Али, давая ей понять, чтобы она продолжала.

— Посудите теперь, — развела руками мать Али, — до того ли мне было, чтобы помнить о птичьем завтраке? Я, конечно, виновата и чернить вашу дочь не собираюсь…

И тут вперед выступил старейшина из рода Али, стошестидесятитрехлетний старец Хархар. Его голос, тонкий, как у петушка, в чьем горле застрял колючий колос, взвился, словно пришел из самого ущелья шайтанов.

— Дорогие мои, — примирительно взвизгнул он. — Мы все живые люди. Только мертвые не ошибаются. Человека постигло горе, и он забыл о птичьем завтраке. Какая разница — сегодня на заре или завтра на заре невеста получит свой завтрак, а Бакшанат свой?! И кончим разговор. — С этими словами он протянул руку Алиасхабу.

— Лучше худой мир, чем добрая ссора, — согласился и Алиасхаб. — Что говорить, всякое может случиться. Ни к чему людям, которые вчера породнились, сегодня враждовать. — И Алиасхаб в ответ тоже подал ему руку.

Да и зачем ему было протестовать? Ведь условия перемирия были выгодными для его рода. Если завтрак посылался на второй день, то тень уже падала не на невесту, а на жениха. Значит, он в первую ночь не смог справиться со своими супружескими обязанностями.

Поэтому, услышав такие слова, Али вскочил и хотел заступиться за свою мужскую честь. Но Хархар своей рукой, сухой, как три года валявшаяся в лесу кора дерева, остановил его. И правильно. Какое он имел право вмешиваться, когда говорят сами старейшины рода.

И тут снова началось свадебное застолье.

Но каково же было удивление всего аула, когда и на следующее утро Нафси Жавган не получила птичьего завтрака, а Бакшанат опять не дождалась каши от родителей Али.

И все потому, что в тот час, когда мать Али клала этот долгожданный птичий завтрак в красивую медную тарелку с резным орнаментом, в дверь постучали и вошедший сообщил, что их род