Участники - Денис Епифанцев

источник постоянной ревности и зависти. Зависти к ее молодости, зависти к ее возможностям. И сожаления, что дочь ведет себя точно так же, как она вела себя в ее возрасте, и что она не может ничего с этим сделать, не может уберечь ее от своих ошибок потому, что та точно так же не слушает мать, как Ира не слушала свою.

Ее могли бы звать Саша.

Детектив должен с ней встретиться. Я думаю о сцене, в которой он приходит к ней домой. Неожиданно, потому что она не отвечает на его звонки, а когда отвечает, всегда отказывает. Он долго не может с ней встретиться и поэтому решает действовать сам. Он приходит утром, чтобы расспросить про Иру, но смысл сцены в том, чтобы рассказать именно об этих тонких взаимоотношениях матери и дочери.

Это отношения, в которых все, что делает другой, – ранит. Потому что вот так они близки друг другу. Любая близость – это травма.

Мне хочется, чтобы Саша осознала потерю матери. Возможно, дальше нужно будет написать сцену, в которой она осознает, что это такое – потеря единственного близкого. Поэтому в начале надо показать ее фальшивое безразличие. На этом контрасте осознание потери будет трагичнее.

Он придет к ней утром, и она встретит его в халате на голое тело.

– Вы по поводу Ирины? – спрашивает она не оборачиваясь.

У нее худое, гибкое тело.

– Когда вы видели ее последний раз?

Здесь он идет следом за ней. Большая, как в американских фильмах, кухня. Она сварила кофе и стоит, опершись на подоконник. Она не следит за тем, как распахнулся халат и ему видно ее голое тело. Потом замечает и закрывается.

Надо ли описать, что его возбудил ее вид? Сонная, слегка опухшая со сна, босиком, поджав одну ногу.

Возможно, она будет есть яблоко.

Он видит ее лобок?

Бритый или нет?

– Когда виделись в последний раз? Дай подумать. Ну, может, год назад. Хотя нет. Мы как-то встретились утром. Недавно. Да, наверно, это был последний раз, когда мы виделись. Я вернулась из клуба, а она почему-то еще не ушла на работу. Кажется, у нее водитель опоздал. Или еще что-то.

– Хорошо, а разговаривали?

– Разговаривали мы чаще. Почти каждый день. Она звонила с каким-нибудь дурацким вопросом, но на самом деле, я думаю, хотела узнать, жива ли я еще. (Здесь она затянется сигаретой?) Как будто это не понятно. Могла спросить прислугу. Или проверить полотенце в моей ванной. Оно влажное – значит, я была дома. Это же логично? – Она осторожно отпивает горячий кофе и снимает сонную крошку с глаза.

– Вы ладили?

– Что это значит?

– Ну, вы… ладили с матерью?

– Что значит – ладили? Нет, мы не ладили. Я ее ненавидела, – здесь никаких эмоций, слово «ненавидела» она произносит будничным тоном, так можно сказать «люблю лето», «ненавижу слякоть». – Она вечно пыталась контролировать мою жизнь и постоянно устраивала мне истерики. Могла позвонить в два часа ночи, чтобы спросить, где я. Я однажды сказала, так она приехала и начала орать на меня в клубе. Мы не виделись потому, что каждый раз, когда встречались, она орала на меня. Обзывала шлюхой. Это значит, что мы ладили? Я думаю, нет.

– Вы желали ей смерти?

– Господи, что? Ты думаешь, что вот то, что она пропала, это я к этому имею отношение? Шутишь? Она была мне безразлична. Я только жила в этой квартире. Давно уже сама зарабатываю себе на жизнь, сама себя обеспечиваю, она никогда бы не дала мне столько денег, сколько мне требуется. Есть она, нет ее, мне наплевать. Я никак от нее не завишу, а то, что она моя мать, не дает ей никакого права на меня. Но и… убивать ее? – Она пробует слово на вкус. – Вредить? Зачем? Если бы она мне как-то мешала. Если бы донимала. А я бы была психопаткой. Мы раз в полгода случайно увидимся, раз в день меньше минуты поговорим. Это как желать смерти официанту в кафе, в котором ты обедаешь?

– Расскажите про ее личную жизнь? У нее были мужчины?

– Понятия не имею. – Она взмахивает чашкой. Жест преувеличенный, наигранный, неестественный – она не взмахивает чашкой так каждый день. Замечая недоверие, еще и пожимает плечами.

– А Андрей (надо придумать ему фамилию, чтобы звучало официальнее)? Она с ним встречалась?

– Ну да. Что у нас было общего – то, что нам нравились одинаковые мужчины. (Мне кажется, что это ужасно пошлая фраза, но для двадцатилетней девушки, которая хочет выглядеть в глазах незнакомца циничнее, чем она есть, она подходит.) С другой стороны – вы Андрея видели? Я плохо представляю себе женщину, которой он не нравится. – И это она говорит искренне, впервые она говорит что-то с настоящим чувством.

Что дальше?

Здесь будет такой ее монолог, что это все чистый бизнес и в этом нет ничего личного. Что ее мать платила деньги за то, чтобы ее трахали, но была умна и никогда не заходила слишком далеко. Саша учится? Где-то в престижном месте, на бизнес-факультете. Пусть объясняет эти отношения как инвестиции.

Тут должно так сложиться, из слов Саши, что мать ей была безразлична, и детектив ей верит, но читателю этого недостаточно – надо показать, что этот образ сильной и взрослой, который она старательно демонстрирует, эти слова, что мать ей не нужна – это все не на самом деле.

Там должно на контрасте высвечиваться, от противного – чем жестче, тем яснее, что она ее очень любит и скучает по ней. Что ей не хватает ее, не сейчас, когда Ира пропала, а в жизни.

По сути эта девушка еще ребенок, который хочет, чтобы мама снова укрыла ее своей заботой и сняла эту ответственность. Который, к сожалению, по-другому не умеет. Она может проявлять свою любовь только так.

Поэтому в финале она расскажет детективу, что она тоже спала с Андреем.

И соврет, что он спал с ней не за деньги.

А потом нужен будет рассказ про то, что Ира на самом деле чувствовала. Пусть ее партнер расскажет о том, как сильно она ревновала. Что, когда она узнала, что Сашка встречается с Андреем, первое, что она пыталась сделать, это придумать так, чтобы у Сашки не было денег. Устроила в офисе истерику. Кричала на всех. Он потом ее коньяком в кабинете поил. А она про старость рассказывала, что-то типа: дочери придуманы для того, чтобы мучить матерей воспоминаниями об их собственной ушедшей молодости и совершенных ошибках, и все, что она хочет – это, зная жизнь, зная