Лемурия - Карл Ганс Штробль

кусочком, чтобы я восстановил как следует силы и пребывал в хорошей форме перед окончательной расправой – ее предатель, конечно же, не преминул описать в наиболее отвратительных и ярких красках. Я поел и отказался дать ему какой-либо ответ, когда этот иуда в очередной раз поинтересовался, не знаю ли я, где скрывается священник Педро де Вальдеррама, тоже сошедший на берег, но доселе не обнаруженный. Все мои мысли были устремлены только к грядущей ночи – интересно, принесет ли она еще какие-нибудь нежные ласки и песни?

С наступлением темноты девушки с каменными ножами вернулись, сменив на посту четверку воинов. Они следовали языческому обычаю, и только – на путаные институты жречества мы уже достаточно навидались в Индии и на других землях, открытых по всему земному шару португальцами. Девушки общались лишь друг с другом, не удостаивая меня даже взглядом. После того как они уселись слева и справа от меня, та, что сидела справа, приготовила для меня некое питье, слив вместе содержимое нескольких сосудов. Девушка пробормотала над ним какое-то заклятье, после чего они обе тоже выпили.

Я был полон решимости не заснуть, чтобы выяснить, какая из девушек питает ко мне участие. Но мне пришлось прождать почти до полуночи прежде, чем я ощутил, как моего плеча осторожно коснулась чья-то рука. Она медленно скользнула вдоль шеи, и внезапно я почувствовал холод каменного ножа, упершегося мне в горло, перепугавшись несказанно от перспективы умереть впотьмах. Но нож лишь рассек веревку, затянутую у меня на шее и затруднявшую дыхание. Вскоре путы спали у меня с рук и ног. Теперь я был совершенно свободен – но медлил пошевелиться, полагая, что вызволившая меня рука подаст мне знак, как вести себя дальше.

Вскоре с крыши хижины понесся тот же ужасный грай, что и вчера, и собаки сызнова принялись выть и скулить. Забряцали копья, всполошенный гул голосов окружил нас – и я услышал топот целой оравы убегающих вдаль мужчин. Спустя долгое время я ощутил, как чья-то рука схватила меня за плечо и рывком поставила на ноги. Меня подвели к дальнему концу хижины, к прорезанной в стене дыре, и я с великой радостью вдохнул свежий воздух ночи. Было так темно, что я не мог различить в моей проводнице ничего, кроме ее силуэта и белых полос на нем – глиной жрицы острова Себу расписывали себе грудь, поясницу и ноги, и теперь эта природная краска слегка светилась под ярким светом небес.

Мы проскользнули между деревенскими хижинами в сторону горы, пока не оказались в лесу. Здесь мы немного передохнули, и девушка начала что-то тихо говорить, но я не мог ответить ей иначе, как по-испански, и поблагодарил ее за то, что она спасла меня. Затем мы пошли дальше и, выйдя из леса перед рассветом, оказались осиянны только что взошедшей луной. Мы укрылись на широкой, покрытой травой равнине. В этом же сиянии я узнал свою проводницу – девушку, сидевшую рядом со мной справа. Что случилось с другой, я узнаю только позже, а пока упомяну лишь насущные подозрения – той в питье было подмешано одурманивающее снадобье, погрузившее ее в глубокий сон.

Путешествие через высокие травяные заросли равнины оказалось для меня трудным и хлопотным, так как моя раненая голова и распухшие ноги плохо воспринимали дневную жару. Увидев, что я не в силах идти дальше, девушка устроила привал у воды, промыла мне рану и наложила повязку, нарвав широких листьев из своей юбки; затем она принесла мне травы, чьим соком натерла нагноившиеся места на руках и ногах, где веревки врезались в кожу. Это принесло мне немалое облегчение, и вскоре я мог идти дальше. На нашем пути встречались многочисленные деревья, чьи странные по форме листья делились на две соединенные части, напоминающие крылья; такие листья прикреплялись к ветвям тонкими острыми черешками, а из-под них торчал красный шип. Стоило их только немного потревожить, как сдвоенная листва легко отрывалась от ветки и начинала парить по воздуху, жаля своим красноватым шипом почище какого-нибудь гнусного насекомого. И все же я решил, что это обычные листья-колючки, а не какие-то живые мимикрирующие организмы. Ближе к вечеру мы взобрались на крутую гору и в сумерках вышли к узкому ущелью. По нему нам пришлось бродить около часа. Оттуда мы вышли на ровное плато, устланное травой как ковром. Тьма пала стремительно, как занавес, и проводница взяла меня за руку. Я запомнил, как мы пробирались сквозь призрачные очертания арок и колонн, будто очутились в сердце некрополя, где прошлое глядит в глаза вечности. Ночлег мы нашли у руин колоссального каменного дома, подкрепившись фруктами – дарами природы, сорванными моей спутницей с близлежащих кустов. Утомленный дорогой, я пробудился только в тот час, когда солнце уже вовсю властвовало на небосклоне.

Продрав глаза, я заподозрил было, что они лгут мне, но – нет! Кругом простирался заброшенный город с останками крепостных стен и башен, колоннад и фонтанов. Но что более всего поразило меня – все вышеперечисленное изготовлено было из чистого золота, сияющего, словно тысяча солнц! Мы будто оказались в эпицентре золотого вулкана. Я знал, что этот металл не ценится на открытых нами островах, и Магеллан, этот мудрый змий, запретил открыто выказывать алчность, дабы не выдать нашей заинтересованности. Но я и представить не мог, что может существовать подобное богатство! В сравнении с лачугами у побережья эти некогда величественные строения, сокрушенные гневом природы, казались творением иной цивилизации, существовавшей до потопа, до начала времен. Среди руин возвышались гигантские идолы, стражи былого – с глазами и ожерельями из драгоценных камней. Уверен, всего за один такой камешек можно было приобрести целый дом в Севилье – например, подобный тому, где жила донья Мерседес. Впоследствии, когда Залайя – так звали мою спасительницу – научила меня языку своего народа, я узнал, что ее соплеменники издавна знали о существовании города, однако не отваживались туда заходить, ибо считали, что там обитают демоны. Когда же я спросил у нее, почему же она пренебрегла бытующим поверьем, Залайя лишь рассмеялась и вместо ответа поцеловала меня в губы, на манер испанских женщин. Мы сошлись и стали жить как супруги, вместе, как только я осознал, что ради меня она презрела опасность навлечь гнев соплеменников и рисковала жизнью, вызволяя меня во имя чистой любви. И если кто-то, кто прочтет манускрипт, решит, будто я польстился на типичную безобразную островную дикарку – что ж, читатель, смею заверить тебя, что женщины острова Себу