Парадизо - Франческа Сканакапра

Он аккуратно сорвал особенно крупный помидор с черешка и осмотрел.

– Pummarola. Так мы называем этих красавцев в Неаполе. – Он покатал помидор на ладони, до блеска вытер рубашкой и повторил: – Pummarola.

Собрав семь ведер помидоров, мы принялись мыть их и резать на четвертинки – все под бдительным присмотром дзии Мины.

– Обязательно сохраните семена, – сказала она.

– Не волнуйтесь, донна Мина. Семян наберется столько, что вы не будете знать, что с ними делать.

Подготовив помидоры, мы выложили их на скатерть разрезанной стороной вверх и посыпали солью.

– Соль вытягивает воду, – пояснил Сальваторе. – Потом вода уйдет, а весь вкус останется.

Тетя беспокоилась, что израсходуется слишком большая часть ее солевого пайка, но Сальваторе заверил, что как только помидоры высохнут, практически всю соль можно будет собрать и использовать снова. И соль та будет такой вкусной, какую тетя еще не пробовала, ибо пропитается томатным вкусом и ароматом.

– И сколько они будут сохнуть? – поинтересовалась тетя.

Сальваторе посмотрел на небо.

– Около недели. В Неаполе в разгар лета помидоры высохли бы за пару дней. Но лето заканчивается, и солнце здесь не такое жаркое.

С помидорами он носился как с младенцами. То и дело проверял их, отгонял птиц и насекомых. На закате он заносил их в сарай, а на заре снова выносил на воздух.

Вскоре после того, как мы выложили помидоры сушиться, я заметила, что неподалеку околачивается Мираколино и не сводит с них глаз. Изо рта у него свисала длинная ниточка слюны. Не желая приближаться к нему сама, я позвала Сальваторе. Я надеялась, что Мираколино сбежит, едва Сальваторе выйдет из сарая, но он не сбежал. Напротив, окаменел на месте.

Я смотрела, как Сальваторе подходит к мальчишке, что-то говорит, жестикулируя здоровой рукой. Несколько секунд спустя Мираколино стоял у помидоров, как часовой.

– Он съест их все, – предупредила я.

– Не съест, – заверил Сальваторе. – Я сказал Мираколино, что если он станет присматривать за помидорами и отгонять птиц, то, когда они высохнут, он получит свою долю, а сегодня – хлеб с сыром.

– Но он же ничего не понимает.

– Еще как понимает! Мираколино понимает все, что ему говорят, просто не умеет ответить. С ним никогда же толком не разговаривали. Его бедная мать сама разговаривает с трудом, так что ничего удивительного. Дети учатся у родителей, criatura.

Сальваторе меня не убедил. Захотелось пойти проверить, не ест ли уже Мираколино помидоры, но страх перед вшами и блохами заставлял держаться подальше. Рита мои опасения разделяла. В куклы мы играли на безопасном отдалении от мальчишки.

Мираколино помидоры не съел, под его присмотром они день ото дня уменьшались в размерах, усыхали. Сальваторе частенько сидел рядом с мальчишкой, разговаривал с ним, жестикулировал. Скрюченные пальцы Сальваторе завораживали Мираколино, и он копировал движения, скрючивая свою грязную лапку.

Мираколино копировал и другие жесты. Сальваторе имел привычку касаться своей промежности, мол, это на удачу, все неаполитанские мужчины так делают. По его словам, погладишь себя по яйцам – и удача твоя, а злые духи, напротив, уберутся куда подальше. Однако дзиа Мина эту привычку ужасно не одобряла и почем зря ругала за нее Сальваторе.

– Буду благодарна, если ты, Сальваторе, прекратишь себя щупать, – говорила она. – И как этот паренек с собой забавляется, не хочу видеть.

В самом деле, эту привычку Мираколино перенял с невероятным рвением. Если Сальваторе лишь мимолетно касался себя, то Мираколино явно находил манипуляцию весьма увлекательной. Мы с Ритой с отвращением наблюдали, как мальчишка стоит у сушки и с наслаждением теребит себя между ног.

– Думаю, ты, Мираколино, отпугнул достаточно зла, – подмигнув, сказал как-то Сальваторе. – Сейчас нас беспокоят только птицы и мухи.

Мальчишка подмигнул в ответ и угомонился.

В саду Мираколино торчал не только ради обещанной еды, но и потому что Сальваторе с ним разговаривал. Когда не сторожил помидоры, Мираколино выполнял разные поручения Сальваторе, а еще поднимал то, что Сальваторе уронил. Сальваторе говорил, что мальчишка стал его правой рукой в самом буквальном смысле.

Вскоре Мираколино начал изъясняться понятнее – по крайней мере, для Сальваторе, – используя набор самых основных слов. Говорил он на странной смеси итальянского и кремонского и неаполитанского диалектов.

– Как они называются? – спрашивал Сальваторе, показывая на помидоры.

С видом глубокой сосредоточенности Мираколино крутил языком между губами и с сильным неаполитанским акцентом отвечал:

– P-p-pummarola!

– Браво! – Сальваторе хлопал здоровой рукой себя по ляжке.

Мираколино тоже хлопал себя по ляжке и повторял:

– P-p-pummarola!

Четыре дня спустя Сальваторе объявил, что помидоры готовы. Ждать к тому времени стало невыносимо. Мы собрались вокруг скатерти. Разумеется, Сальваторе волновался.

– Донна Мина! – позвал он. – Идите сюда, попробуйте первой!

Дзиа Мина вышла. Сальваторе взял помидор, стряхнул излишки соли и широким жестом преподнес ей:

– Донне Мине, прекрасной даме из «Парадизо»!

Поначалу дзиа Мина никаких эмоций не выказывала, просто надкусила помидор и долго жевала.

– Ну, что скажете? – Голос у Сальваторе даже осип от волнения.

– А ведь вкусно! – наконец объявила тетя.

Сальваторе издал торжествующий крик и здоровой рукой саданул себя по ноге.

– Ну что, донна Мина, проявил я себя? Вы позволите мне остаться?

Моя тетя кивнула:

– Конечно, позволю, Сальваторе. Я буду рада, если ты останешься. Я позволила бы тебе остаться и без этих сушеных помидоров.

Трудно сказать, кто к кому пристроился – Сальваторе к нам или мы к Сальваторе. Как бы там ни было, Сальваторе Сконьямильо из Неаполя стал частью нашей семьи в «Парадизо».

От него исходили доброта и искренняя отзывчивость. Всегда полезный, всегда чем-то занятый, целеустремленный, он никогда не жаловался на поврежденную руку, над которой частенько подшучивал. Вне сомнений, Сальваторе хорошо действовал на дзию Мину. Благодаря ему она наконец-то отвлеклась от своего горя.

Дзиа Мина волновалась, что если в ее доме поселится молодой мужчина, то люди сочтут это неприличным. Сплетен и толков она не хотела, поэтому договорились так: столоваться Сальваторе будет у нее на кухне, а жить останется в сарае. Он отдал ей свою продуктовую карточку, а дзиа Мина старалась кормить его получше.

Сальваторе много работал в саду, придумывал новые способы обойти свою травму, так и сяк привязывая инструменты к правой руке или вешая их на шею. Он смастерил упряжь, которую крепил к ручкам тачки и хомутом накидывал себе на шею. Здоровую руку он использовал для координации.

Сальваторе любил петь, у него оказался густой баритон. В саду дзии Мины звучали меланхоличные неаполитанские песни. Одну песню Сальваторе пел снова и