На закате - Хван Согён

и в тот день я стояла, глядя в окно, как вдруг увидела, что к нам идет Пак Мину, мальчик из лавки, где делали омук. У нашего дома он замешкался, будто не решаясь войти. Я скорее побежала из комнаты, чтобы пригласить его внутрь. Отчего-то у меня колотилось сердце и лицо горело. Вскоре я услышала, как он зовет: «Кто-нибудь есть?» Он принес сверток с кусочками омука — такого вкусного мне не доводилось есть с тех самых пор. Потом он стал частенько заходить то купить лапши, то занести омук, а еще мы все время встречались на остановке или в автобусе. Помню, как мы впервые встретились за пределами нашего района. Шел дождь. Он забыл зонт, и мы под моим зонтом прошагали три автобусные остановки. Он положил руку поверх моей, и я сразу ее отдернула, уронив зонтик. Он поднял его и понес сам. Дождь хлестал и хлестал, и он закрывал меня зонтом, сам только наклонив под его защиту голову. Его одежда вымокла до нитки.

В библиотеке я взяла «Кнульпа» Германа Гессе, а он — «Братьев Карамазовых». Потом я ждала того дня, когда нужно возвращать книги, чтобы снова с ним встретиться. На дороге, ведущей от библиотеки к нашим улицам, была закусочная. Мы покупали булочки на пару или сладкую фасолевую кашу и разговаривали о прочитанных книгах. А потом он вдруг стал говорить про беспросветное будущее. Стал угрюмым: дело ли выпускнику, у которого впереди вступительные экзамены, рассиживаться по закусочным с девчонками? Я хорошо училась, да и до выпуска мне оставался еще целый год, поэтому я на этот счет не переживала. А он все время повторял, что хочет уехать из нашего района. И нет другого пути, кроме учебы.

С наступлением зимы в нашем горном районе появлялись телеги, на которых привозили уголь в брикетах. Доставлять уголь к нам было небезопасно, и продавцы наотрез отказались это делать. Поэтому люди сами загружали брикеты, два-три раза обвязанные веревкой, на двухколесные тачки и по скользкой от снега дороге тащили их всей семьей. Мой отец потом погиб от угольного газа. Каждую зиму по соседству кто-то умирал, отравившись газом. Помню, я тоже как-то отравилась немного, и мама советовала мне поесть суп из кимчи, а я делала вид, что точно умру, если только она не купит мне газировки. Уж не знаю почему, но в то время любая сладкая газировка типа «Колы» или «Фанты» казалась мне потрясающе вкусной, и я часто притворялась, что у меня болит живот и помочь мне смогут только едкие пузырьки. Однажды, проснувшись на рассвете, я спросонья схватила с подоконника бутылку, как мне показалось, газированной воды, и несколько раз жадно глотнула из нее. Что-то склизкое проскочило мне в горло и я, подавив рвотный рефлекс, заснула снова. Проснулась утром под причитания бабушки. В бутылочке, где хранилось ее масло камелии для волос, не осталось ни капли. «Это что ж за чудеса!» Тут-то меня вырвало, хорошо, успела ночной горшок взять.

Становясь старше, я отчего-то все чаще вспоминаю наш район уютным и спокойным. День и ночь в переулках слышались смех и болтовня детей — их было помногу в каждой семье. Бывало, конечно, слышались вопли кого-нибудь из соседок: «Ай, убьешь! Да и убей, это, что ли, жизнь?» А на следующее утро та же женщина с распухшим лицом выходила на порог провожать главу семьи на работу, протягивала узелок с едой, заботливо приготовленной заранее. Иногда так скучаю, когда вспоминаю, как ходили к колонке постирать и набрать воды. А в дождливые дни порой соберемся в тесной комнатушке все вместе — тихо, только слышно, как стучат по кровле, как стекают с карниза капли дождя, убаюкивая, погружая в сладкий сон.

Помню, как он впервые взял меня за руку. Однажды мы решили прогуляться подальше от нашего района. Дошли до Канхвамуна, там смотрели «Историю любви». Сцена, в которой Оливер и Дженни играют в снежки, до сих пор перед глазами. Ох и рыдала я из-за того, что Дженни умерла от лейкемии! Кажется, тогда это и произошло. Не отнимая руки, другой свободной я вытирала бегущие по щекам слезы.

Когда его зачисляли в престижный университет, как же все волновались, а потом разговоров-то было и на рынке, да и по всей округе, еще бы: такое событие. Той зимой будто весь мир вращался вокруг Пак Мину. Но начались каникулы, и не прошло и трех дней, как мы снова гуляли по округе.

Вскоре пришел и мой черед оканчивать школу. Пак Мину, став студентом лучшего вуза Республики Корея, появлялся дома все реже. Потом он совсем пропал, я как-то не выдержала, пошла на рынок за омуком и, преодолевая стыд, спросила, когда он приедет. Оказалось, что теперь он появляется раз в несколько месяцев, да и то забежит в лавку, поест наскоро и опять уедет. Он устроился домашним учителем в богатую семью и теперь сам зарабатывал себе на образование. Стиснув зубы, я корпела над учебниками, чтобы быть не хуже него. Осталось всего годик потерпеть, а там и я уеду.

На этом рассказ обрывался. Что хотела мне сказать Чха Суна? Зачем она ворошит прошлое, зачем написала все это? И что было дальше? Я задавался все новыми вопросами, как вдруг неясные до этого момента воспоминания начали одно за другим обретать очертания. Чха Суна все написала правильно: поступив в университет, я заезжал домой все реже и реже, а потом пошел в армию и совсем отдалился от семьи. Отслужив, я сначала восстанавливался в университете, потом был занят поисками работы, устроился в компанию «Хёнсан констракшн» и окунулся с головой в работу. Домой приезжал хорошо если раз-два в год. Когда я учился за границей, мои родители переехали из съемного дома в свой собственный, а вскоре после этого умер отец. В течение последующих десяти лет наш район на склоне горы стали обновлять, перестраивать и все соседи разъехались кто куда.

Как бы то ни было, я поймал удачу за хвост — поступив в престижный университет, я смог выйти на совершенно новую дорогу. Когда я уехал из дома, для меня стали очевидными некоторые вещи, о которых раньше я даже не задумывался. Большинство жителей нашего района были уроженцами провинции Чолладо, и семьи из провинции Кёнсандо, вроде моей или семьи Чха Суны, были там чужаками, как фасоль, которая случайно попала в миску с соевыми бобами и стала там прорастать. Когда я попал в большой мир, мое