Поздняя жизнь - Бернхард Шлинк

подчиняться никакому порядку, выстраиваться в определенную систему. Изменился и формат картин: они и раньше были довольно большими, в среднем метр на полтора, а теперь стали еще больше, и, возможно, это тоже способствовало их будоражащему воздействию. Мартин постоял перед каждой; их было семь. Он чувствовал, что Улла – талантливая художница, и сказал ей это. Она обрадовалась его словам, хотя он выразил свое восхищение лишь в общих фразах. У Давида это получилось лучше; он радовался краскам и то и дело показывал на какую-нибудь из них, находя ее неожиданной или особенно яркой.

– Ну все, – сказала она, – вам пора ехать, а мне пора приниматься за работу.

Мартин отвез Давида в детский сад, вернулся назад, нашел место для парковки, откуда мог наблюдать за подъездом и сразу же поехать за «БМВ», если он опять появится, и стал ждать. Ожидание не очень его тяготило. Он то представлял себе, как преследует «БМВ», то мысленно ехал домой, радуясь, что этот тип не приехал. То готов был прямо посмотреть правде в глаза и признать, что у Уллы есть другой, то стыдился своего малодушия. Он всегда знал или думал, что знает свои мысли и чувства. Теперь он ни в чем не был уверен. Ревновал он или нет? Что заставляло его сидеть в машине и ждать? Действительно ли он хотел знать другую жизнь Уллы? Или готов был довольствоваться половиной Уллы? При этом он боялся, что его опять неожиданно одолеет усталость. Если его детективная деятельность затянется, ему потребуется допинг, а чтобы его получить, понадобится рецепт. Он и в самом деле уснул, но лишь на двадцать минут и после этого почувствовал прилив бодрости.

Это было похоже на фильм, который смотришь во второй раз. «БМВ» остановился во втором ряду, мужчина вышел из машины, Улла выбежала из дома, бросилась в его объятия, они постояли с полминуты, обнявшись, сели в машину и уехали.

Следовать за ними оказалось сложнее, чем он себе представлял. В кинофильмах преследуемый старается оторваться от хвоста, а преследователю нужно оставаться незамеченным и в то же время не упустить объект. Мартину стоило немалых усилий не потерять «БМВ» из виду. Они остановились перед скромным итальянским рестораном, вышли из машины, молодой официант в белом фартуке сел в «БМВ», чтобы его припарковать, а они направились внутрь. Мартин записал номер машины, хотя он так долго маячил у него перед глазами, что надолго врезался в память. Припарковавшись так, чтобы хорошо видеть вход в ресторан, он снова сидел и ждал.

Через час они вышли из ресторана, официант подогнал машину, они сели и поехали назад к мастерской. Мужчина проводил Уллу до подъезда, они со смехом обменялись двумя-тремя фразами и обнялись. Сначала Мартин почувствовал облегчение. Но для художницы и коллекционера они обнимались слишком долго.

4

Этот мужчина заезжал за Уллой и в четверг, и в пятницу, обедал с ней в итальянском ресторане и привозил ее обратно. В субботу Мартин узнал, кто он, – если, конечно, он был владельцем «БМВ»: Петер Гундольт, проживающий в лофте 22, в одном из зданий бывшей типографии у реки. Эту информацию добыл для него один знакомый, высокий полицейский чин, с которым Мартин познакомился и даже подружился, когда они вместе проводили семинар по полицейскому праву.

Давид заметил, что Мартин в последние дни витает в облаках и далек от него. В субботу и воскресенье Давид искал его внимания, хотел работать с ним в саду, вместе заниматься компостной кучей, играть с ним, просил его почитать ему книжку, и Мартин с готовностью исполнял его желания, но все же мучился угрызениями совести. Ревность или, если это не ревность, а любопытство, желание узнать, что именно происходит между Уллой и Петером Гундольтом, не должны отражаться на его отношениях с сыном. Да и какое тут может быть любопытство? Какая разница, что их связывает – близкая, открытая дружба или нечто большее? Улла не стала замкнутой, менее внимательной к нему, менее ласковой, чем раньше, и он знал, что не скажет ей о своем открытии. Он не хотел больше проявлять «любопытство», но в понедельник снова прибыл на свой наблюдательный пункт неподалеку от мастерской Уллы, и, когда Петер Гундольт привез ее после обеда обратно, Мартин поехал за ним.

Район был ему незнаком – пивоварня, транспортное агентство, заброшенные промышленные объекты, фабричные здания и склады, перестроенные под офисы, мастерские и ателье. «БМВ» въехал в ворота, рядом с которыми были обозначены на схеме четыре двора, и Мартин, оставив машину снаружи, нашел «БМВ» в третьем дворе, перед входом в агентство по ландшафтной архитектуре.

Этот друг или любовник Уллы с самого начала вызвал в нем антипатию. Узкий темный костюм, белая рубашка – пижон. Две-три расстегнутые пуговицы рубашки обнажали загорелую волосатую грудь, на которой поблескивала золотая цепочка. Он водил Уллу в скромный итальянский ресторан, но, вероятно, лишь потому, что она сказала, что любит такие рестораны. И этот цирк с официантом, паркующим его машину! И сам черный «БМВ» – наверняка с обшитым кожей рулем с подогревом!

Он был бы рад иметь основания презирать Петера Гундольта, этого венчурного капиталиста, этого менеджера хедж-фонда, этого биржевого спекулянта. Против архитектора, градостроителя или агента по ландшафтной архитектуре он ничего бы не имел. Его планы и проекты могли быть плохими или хорошими, а если бы он перешел на темную сторону Силы, его контора располагалась бы в более импозантном месте.

На обратном пути Мартин проехал вдоль реки, мимо квартиры Петера Гундольта. Он ожидал увидеть нечто шикарное, что вывело бы пижона на чистую воду. Но это оказалось скромное кирпичное здание, широкое и высокое, с огромными окнами на пяти этажах; на верхних этажах окна были полукруглыми. Отсутствие балконов компенсировалось видом на реку. Лофт 22, конечно, дорогое удовольствие – купил он его или снимал, – но элитарным жильем его назвать трудно, да и для хвастливого пижона это не вариант.

Ему стало стыдно. За свое предубеждение против мужчин в модных костюмах и расстегнутых белых рубашках, за свое желание увидеть его в неприглядном свете, дискредитировать его и тем самым унизить Уллу, за свое любопытство и – если это все же была ревность – за свою ревность. Он ничего этого не хотел. Еще один – последний – раз он проследит за ними. Получится ровно неделя – в среду он начал свои наблюдения, во вторник закончит.

5

Во вторник, привезя Уллу к мастерской, Петер Гундольт не остановился на дороге,