Двойник - Федор Достоевский

Доктор медицины и хирургии, Крестьян Иванович Рутеншпиц,весьма здоровый, хотя уже и пожилой человек, одаренный густыми седеющимибровями и бакенбардами, выразительным сверкающим взглядом, которым одним,по-видимому, прогонял все болезни, и, наконец, значительным орденом, — сидел вэто утро у себя в кабинете, в покойных креслах своих, пил кофе, принесенный емусобственноручно его докторшей, курил сигарету и прописывал от времени довремени рецепты своим пациентам. Прописав последний пузырек одному старичку,страдавшему геморроем, и выпроводив страждущего старичка в боковые двери,Крестьян Иванович уселся в ожидании следующего посещения. Вошел господинГолядкин.

По-видимому, Крестьян Иванович нисколько не ожидал, да и нежелал видеть перед собою господина Голядкина, потому что он вдруг на мгновениесмутился и невольно выразил на лице своем какую-то странную, даже, можносказать, недовольную мину. Так как, с своей стороны, господин Голядкин почтивсегда как-то некстати опадал и терялся в те минуты, в которые случалось емуабордировать [1] кого-нибудь ради собственных делишек своих, то и теперь, неприготовив первой фразы, бывшей для него в таких случаях настоящим камнемпреткновения, сконфузился препорядочно, что-то пробормотал, — впрочем, кажется,извинение,

— и, не зная, что далее делать, взял стул и сел. Но,вспомнив, что уселся без приглашения, тотчас же почувствовал свое неприличие ипоспешил поправить ошибку свою в незнании света и хорошего тона, немедленновстав с занятого им без приглашения места. Потом, опомнившись и смутно заметив,что сделал две глупости разом, решился, нимало не медля, на третью, то естьпопробовал было принести оправдание, пробормотал кое-что, улыбаясь, покраснел,сконфузился, выразительно замолчал и, наконец, сел окончательно и уже невставал более, а так только на всякий случай обеспечил себя тем же самымвызывающим взглядом, который имел необычайную силу мысленно испепелять иразгромлять в прах всех врагов господина Голядкина. Сверх того, этот взглядвполне выражал независимость господина Голядкина, то есть говорил ясно, чтогосподин Голядкин совсем ничего, что он сам по себе, как и все, и что его избаво всяком случае с краю. Крестьян Иванович кашлянул, крякнул, повидимому в знакодобрения и согласия своего на все это, и устремил инспекторский,вопросительный взгляд на господина Голядкина.

— Я,Крестьян Иванович, — начал господин Голядкин с улыбкою,— пришел вас беспокоить вторично и теперь вторично осмеливаюсь просить вашегоснисхождения…— Господин Голядкин, очевидно, затруднялся в словах.

— Гм… да! — проговорил Крестьян Иванович, выпустив изо ртаструю дыма и кладя сигару на стол, — но вам нужно предписаний держаться; я ведьвам объяснял, что пользование ваше должно состоять в изменении привычек… Ну,развлечения; ну, там, друзей и знакомых должно посещать, а вместе с тем ибутылки врагом не бывать; равномерно держаться веселой компании.

Господин Голядкин, все еще улыбаясь, поспешил заметить, чтоему кажется, что он, как и все, что он у себя, что развлечения у него, как и увсех… что он, конечно, может ездить в театр, ибо тоже, как и все, средстваимеет, что днем он в должности, а вечером у себя, что он совсем ничего; дажезаметил тут же мимоходом, что он, сколько ему кажется, не хуже других, что онживет дома, у себя на квартире, и что, наконец, у него есть Петрушка. Тутгосподин Голядкин запнулся.

— Гм, нет, такой порядок не то, и я вас совсем не то хотелспрашивать. Я вообще знать интересуюсь, что вы, большой ли любитель веселойкомпании, пользуетесь ли весело временем… Ну, там, меланхолический или веселыйобраз жизни теперь продолжаете?

— Я, Крестьян Иванович…

— Гм… я говорю, — перебил доктор, — что вам нужно коренноепреобразование всей вашей жизни иметь и в некотором смысле переломить свойхарактер. (Крестьян Иванович сильно ударил на слово «переломить» и остановилсяна минуту с весьма значительным видом). Не чуждаться жизни веселой; спектакли иклуб посещать и во всяком случае бутылки врагом не бывать. Дома сидеть негодится… вам дома сидеть никак невозможно.

— Я, Крестьян Иванович, люблю тишину, — проговорил господинГолядкин, бросая значительный взгляд на Крестьяна Ивановича и, очевидно, ищаслов для удачнейшего выражения мысли своей, — в квартире только я да Петрушка…я хочу сказать: мой человек, Крестьян Иванович. Я хочу сказать, КрестьянИванович, что я иду своей дорогой, особой дорогой, Крестьян Иванович. Я себеособо и, сколько мне кажется, ни от кого не завишу. Я, Крестьян Иванович, тожегулять выхожу.