Багровая полночь. Слухач. Начало истории - Илья Андреевич Беляев

что видел я? Каторжную работу. Небо в клеточку из одиночки да нескончаемые коридоры самой тюрьмы, которые я протопал не один десяток километров. Лично меня выводили на улицу, во двор тюремной зоны один раз в году — на мой день рождения. Почему было такое предвзятое отношение я не знал, но постепенно у всех зоновских сложилось мнение, что я особенный. Так и прицепилось ко мне это погоняло. Даже охранники называли меня не по номеру, а этим режущим слух словом: «особенный».

Сокамерников у меня никогда не было (опять-таки плюс за мое погоняло). Коротать долгие мучительные ночи приходилось в одиночестве. Как я не сошел с ума — не знаю. Наверное жажда возвращения к жене и детям, да ещё вера в Бога сотворили чудо. Всевышнего здесь вообще чтут и даже любая трапеза не обходится без молитвы к Нему. Да что там говорить. Даже я проникся этим и сохранил в душе человечность.

У многих не получилось даже этого. Они зачастую сходили с ума или же уходили в иной мир любыми подручными способами. Я вытерпел. Прошел весь этот ад и сохранил здравый ум. Сколько мне Бог отведет ещё для свершения поставленных перед собой задач, я не знал, но просил лишь дать завершить еще не начатое дело. Хотя нет, дело сдвинулось с мертвой точки и сейчас я иду на кажущуюся такой далекой, свободу.

— Лицом к стене!

Грубый голос капитана настолько резко оборвал мои мысли, что я невольно вздрогнул. Он заметил и ему это понравилось.

— Не ссы, скоро будешь жене в юбку плакаться и детям. Хотя такую мразь даже дети должны возненавидеть.

Проглотив сказанное, я вошёл в открытую дверь и подойдя к столу, остановился.

Комната начальника тюрьмы. Лишь однажды я побывал здесь, но с того моего визита ничего не изменилось. Два стола: за одним сидел он, за другим — хмырь из охраны с автоматом; два шкафа и две банкетки. Вот и все, что заполняло эту самую важную комнату во всей колонии.

— Белов Данила Игнатьевич, — выдержав паузу и глядя мне в глаза, произнес мужчина.

Ещё один кадр из прошлой цепи событий. То, что ему дали на лапу, даже к бабушке не стоило ходить. Здесь как раз тот случай, когда жажда наживы затмевала все остальное. Именно он посадил меня в одиночку. Именно он держал меня двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю, триста шестьдесят пять дней в году без выхода на солнечный свет. Именно он… хотя нет, приказ не пускать ко мне жену этот стриженый налысо боров, скорее всего, получил сверху. «Вон как глазенки бегают. Не рад, гад, что я выжил, да ещё на волю на своих двоих выхожу. Ничего, поживи пока. Свою долю ты получишь в последнюю очередь. Прости, но тебя-то я уж никак не могу обойти стороной».

— Белов Данила Игнатьевич, — вновь повторил он. — Радуйся! Сегодня у тебя второй день рождения!

Отвернувшись от его буравящих глаз, я взял себя в руки чтобы не врезать промеж них. Сила воссоединения с семьей была крепка и никакой лысый хрен не мог нарушить этот долгожданный момент.

Видя отсутствие реакции на свои слова, он хмыкнул и наконец поставил долгожданную подпись на освободительной бумаге.

— До скорой встречи! — улыбнувшись ехидной улыбкой сказал он, протягивая мне свободу. — Обычно, побывавшие у нас, на воле долго не задерживаются. Так что скоро увидимся!

— Это не мой случай, — выдержав его взгляд, спокойно сказал я.

— От сумы да от тюрьмы… Знаешь такую поговорку? Так что не зарекайся. Все. Свободен. Караульный! Выведете его отсюда! А то на радостях перепутает чего, да останется с нами.

Начальник тюрьмы рассмеялся, достал сигарету и закурил. Проследив за тем, как меня уводят, он откинулся к спинке кресла и облегченно выдохнул.

А мне было совершенно плевать на него и его подобную «шелуху», что сейчас дежурила по зоне. В руках у меня находился заветный пропуск в другой мир, в тот, что оказался потерянным на долгие десять лет.

Мы прошлись по длинному коридору, окруженному со всех сторон стальными камерными дверьми, спустились на первый этаж и подошли к самому выходу из здания, когда увидели, что из соседнего коридора к нам, неторопливыми шагами направляется человек.

Это был заключенный, но без сопровождения. Кто он такой я догадался еще издали. Захар — смотрящий по колонии. Только ему разрешались некоторые послабления по режиму. Захар считался самым правильным из всех здесь находящихся и возникающие конфликты разруливал по понятиям. К нему с доверием относился сам начальник тюрьмы, а охрана нейтрально наблюдала за некоторыми его вольностями.

— Ну что же, Данила, здесь наши пути расходятся окончательно, — утвердительно произнёс он пожимая мне на прощание руку. — Я старый человек и вряд ли когда отсюда освобожусь. Но за то недолгое время, что прошло с момента твоего здесь появления, многое произошло. Я благодарен тебе за все, что ты для меня сделал, а Захар в долгу не остаётся ни перед кем. Вот, возьми!

Он протянул мне запечатанный конверт без адресата и крепко пожал руку.

— Это на тот случай, если все сложится против тебя. Да и узнать немного из прошлого не помешает. А теперь ступай! Я уже и так долго с тобой задержался. Ещё наряд за мной вышлют. Ха-ха.

Развернувшись, Захар пошёл в обратную сторону. Я лишь пожал плечами, убрал конверт подальше и раздумывая над его словами, вышел на улицу.

Этому, как его здесь все называли, «старичку», я помог всего лишь два раза. Но и этого хватило, чтобы заручиться его поддержкой. «Как говорится — рука руку моет», — сказал он после того, как я спас его от гибели, организованной на тот момент шайкой «бледного». С того и по велась наша, можно сказать дружба. Меня перестали доставать задиристые заключенные, да и конвойные ослабили хватку. Я стал «неприкасаемым». А учитывая то, что противозаконных действий не предпринимал, про меня все забыли и только этот, идущий впереди амбал затаил обиду на долгие годы, но она так и не проявилась.

Захар был правильным смотрящим, а в свои семьдесят с небольшим лет давал фору сорокалетним. Нет, в драках он, конечно же, не участвовал но возникающие конфликты подавлял в зародыше. Многие претендовали на его место, но не дотягивали. «Не тот уровень», — говорил он фиксируя поражение своего оппонента, так и не сумевшего занять его место.

Жгучее желание узнать что же находится в том конверте, я притупил счастьем полной свободы. Оно заиграло во мне всеми