Жила ли она на свете? Рассказ - Жанна Витальевна Князева

граница, переступая которую она позволяет впустить в свою жизнь меня. Возможно, оставляя за ней того, кто любил ее ночью и, кто будет скучать о ней днем. Но все это мои домыслы, а наверняка я знаю только одно и ради этого я готов вечно открывать глаза в пять утра и мчаться к ней. Она принадлежит только мне одному в ограниченном пространстве автомобиля в течение двух часов каждый день, пока я везу ее утром на работу и вечером домой, пока аромат ее духов смешивается с дымом от моей сигареты, пока я веду с ней немой диалог и пытаюсь угадать, о чем она думает, мечтает, глядя на унылую картину за стеклом.

Я так и не получил никакой информации о том, кто мог ей угрожать; никаких наводок о подозрительных людях; никаких заданий проверить, проследить, разузнать что-либо; ничего, что могло меня навести на источник опасности. Я изо дня в день теряюсь в догадках.

Я не замечаю, как беру третью сигарету. Раз нечем заполнить временной сосуд пустоты, я заполняю его дымом и мыслями о ней. Оба эти явления летучи, невесомы, исчезают в одно мгновение и появляются вновь.

Встаю из-за кухонного стола и подхожу к зеркалу. Пятьдесят три года отчетливо читаются на моем лице с двухдневной щетиной. Морщины вокруг глаз и мешки под ними, отечность и дряблость кожи лица не делают меня моложе. Я невольно приподнимаю подбородок, выпрямляюсь, подтягиваю наметившийся живот. На самом деле я физически не так и запущен, рельеф мышц радует. Но я не могу перещеголять двадцатипятилетних, высоких, накаченных, выносливых молодцов, которые работают в нашем штате охраны. Так почему же она выбрала именно меня? Зачем я нужен этой женщине, пустившей меня на маленький краешек своего личного пространства? Она моя большая загадка. Я сжимаю кулаки, что есть силы, скрипят суставы. Еще один признак приближающейся старости. Я начинаю закипать в отчаянии, коньяк подрывает мою психику, становлюсь чувствительным и ранимым.

Подхожу к сейфу и достаю пистолет точно также, как достаю его каждое утро. Верчу в руках до мельчайших деталей знакомое оружие, передергиваю затвор, нацеливаюсь на невидимого противника и кладу обратно в сейф. Сегодня оно мне не нужно. Как ни странно, но эти действия придают уверенности и успокаивают.

Раздается звонок домашнего телефона. По нему звонят так редко, что мгновение я соображаю о происхождении звука.

– Игорь Сергеевич? – раздается сухой женский голос, в котором с трудом узнаю голос руководителя службы управления персоналом, Вероники Степановой, жизнерадостной и веселой молодой женщины.

– Да, это я.

– Игорь Сергеевич, вы с завтрашнего дня отправлены в отпуск, – продолжает она говорить монотонно, словно автоответчик. Меня настораживает не столько сообщение об отпуске, сколько пугает тон ее голоса.

– Как в отпуск? Почему? – не скрываю я беспокойства. На том конце прокашливаются, колеблются с ответом, явно пытаясь сообразить, насколько допустимо сообщить мне причину.

– Ксению Андреевну сбил автомобиль, грузовик, – молчание, короткое, я не успеваю вставить слово, – она умерла, – почти шепотом произносят в трубке и тут же раздаются гудки.

«Она умерла», – произношу последние услышанные слова и осознаю их значение.

У меня перехватывает дыхание, прилив сил такой, что я не могу стоять на месте. Выбегаю из квартиры на улицу, не закрыв двери на замок, и бегу по проспекту, уже не такому безлюдному каким он был час назад. «Умерла, умерла, умерла» – звучит в моей голове приговором. Чувствую усталость, кашель одолевает меня. Сигареты и бег не совместимы. Я пытаюсь понять, куда и зачем бегу. Спасать ее? Поздно, она умерла! Где произошла авария? Когда? Кто ее убил? Убил! Я не думаю иного, я уверен, ее убили. Убили, пока меня не было рядом. Ей действительно грозила опасность, а я необоснованно сомневался в ее существовании. Я ругаю себя, впадая в гнев. Кашель становится так мучителен, что вынуждает меня перейти с бега на шаг, а затем и вовсе остановиться.

Я с большим трудом делаю вдох, но не успеваю набрать воздуха в легкие, кашель душит, разрывая грудь на части, словно по ней полоснули ножом. Кажется, в голове вот-вот что-то необратимо разорвется, я обхватываю ее руками и прижимаю к груди. От напряжения лицо краснеет, на глазах выступают слезы. Я сплевываю мокроту с ярко-красными сгустками крови. Кровь растекается по асфальту, я не в силах оторвать от нее взгляда. Наклоняюсь к земле и всматриваюсь в крохотную красную лужу через мелькающие перед глазами черные точки. Меня шатает из стороны в сторону, но я пытаюсь устоять на месте.

Это ее кровь. Я вижу руки, раскинутые в стороны, и неестественно поджатые ноги, густые волосы, закрывающие ее лицо. Я приближаюсь к ней и падаю на асфальт. Теперь кровь так близко, что я не могу ничего рассмотреть. Слабак, ничтожество, допустил смерть любимого человека, грызет меня червь совести. Только сейчас я осознаю, что любил эту женщину, молча и безропотно, но пришел конец. Голова кружится и все тело содрогается от приступа рвоты. Я пытаюсь приподняться, тщетно. Остатки пищи, алкоголя и желчи лезут из меня, растекаясь по асфальту, лицу, одежде. Становится мерзко, тело реагирует второй порцией рвоты, я захлебываюсь ей. В нос затекает блевотина, я чувствую смрадный запах от полупереваренной пищи. Мне кажется, я умираю.

За мгновение до потери сознания меня посещает мысль, мучительная и невыносимая настолько, что оттесняет сам факт смерти Ксении на второй план. Душераздирающее понимание того, что передо мною воздвигнута непреодолимая стена из еще одной тайны, тайны обстоятельств ее смерти. Я никогда не узнаю правду о ее смерти, как и не знал правду о ее жизни.