Мадам Хаят - Ахмет Алтан

произнесла она, — оказывается, есть число, которое называется одна тысяча пятьсот». «В самом деле?» — сказал я, делая удивленный вид. «Клянусь, — сказала она, — мне подружка сегодня рассказала».

Когда я не встречал Тевхиде и ее отца на кухне, я обычно ел свой хлеб с сыром, выпивал чашку чая и шел в свою комнату, смотрел на улицу с балкона и читал мифологический словарь, который так и не смог продать. Сила воображения тысячелетней давности, боги, которые вели себя хуже людей, бесконечные войны, любовь, злоба, ревность, страсти влекли меня, заставляли забыть о мире, в котором я жил.

Осень неотвратимо и величественно обживала город. Погода стояла прохладная, в университете начались занятия. Однажды вечером, пока я поглощал еду на кухне, кто-то, чьего имени я не знал, спросил меня, не хочу ли я подработать в свободное время. Платят не много, но работа простая. Я согласился не раздумывая. Мне нужен был каждый куруш. Человек вручил мне карточку с надписью «Друг-статист». На следующий день я поехал по указанному на карточке адресу.

Это было год назад. Тогда я еще не знал, что жизнь настолько открыта случаю и лишена внутренней воли, что может полностью изменить свою траекторию из-за одного слова, предложения и даже прикосновения к визитной карточке.

II

Мы спустились на четыре этажа, мужчина толкнул дверь, и я вошел в сияющую тьму.

Мощный поток света прямо напротив входа в круглый просторный зал с куполообразным потолком в первые же секунды ослепил меня. Я зажмурился. Затем медленно открыл глаза. В ярком агрессивном свете потолочных прожекторов люди и предметы выглядели сверхъестественными существами. Пурпурные, фиолетовые и синие огни, кружащиеся на противоположной стене, постоянно менялись местами друг с другом, пытаясь бороться с едкой белизной прожекторов.

Прямо под рампой находилась сцена, приподнятая футов на шесть. Столы выстроились полумесяцем перед сценой, стулья возле столов покрывали атласные чехлы с огромными бантами на спинках. Слева от сцены расположился оркестр музыкантов, одетых в розовые рубашки.

Поскольку над каждым прожектором имелся черный козырек, яркий белый свет над этими козырьками терял свою силу, постепенно тускнея и растекаясь по сводчатому потолку к стенам в задней части, и почти совсем растворялся, достигнув зала. Огни были окружены темными стенами.

Пространство между освещенной площадкой и этими темными стенами занимали ряды столов, за которыми сидели группы по три-четыре человека.

Я сел за один из свободных столиков сзади.

Когда человек на сцене подал знак, люди за столами начали аплодировать. Из невидимой двери рядом с фиолетовыми, пурпурными и синими огнями вышла женщина в красном платье и запела игривую песенку. Дама была полной. Платье с глубоким вырезом плотно облегало ее тело, не скрывая грудь, выпуклый живот и широкие бедра. Она не пыталась маскировать свою полноту, напротив, намеренно подчеркивала ее.

Все певицы, выходившие после нее, тоже оказались пухленькими женщинами, в нарядах самого разного цвета и фасона, но одинаково плотно облегающих. На одной из певиц было платье бирюзового цвета с кружевной вставкой, под которой виднелись бюстгальтер и большой голый живот.

Я никогда в жизни не видел столько толстых и кокетливых женщин в одном месте. Стандарты красоты этого места сильно отличались от принятых «наверху». Если в верхнем мире ценились молодые женщины с маленькой грудью, узкими бедрами, плоскими животами и тонкими длинными ногами, то здесь были популярны зрелые женщины с большой грудью, полными бедрами, округлыми животами, толстыми и крепкими икрами и упругими изгибами.

Камеры выводили изображение на гигантский экран слева от сцены. Он показывал не только певиц, но и случайную публику, иногда приближая лица крупным планом. Было очевидно, что за ближними столиками сидели завсегдатаи, знакомые с правилами этого места. Камера внезапно сфокусировалась на одной из женщин. Ее лицо отразилось на экране. Сразу бросались в глаза рыжевато-русые волнистые волосы, мягкие щеки, которым как будто только что придали форму, тонкие морщинки в уголках глаз и слегка изогнутые в улыбке губы. Но больше всего меня поразило выражение ее лица. Озорной сарказм, как будто она вот-вот выдаст шутку и сама разразится смехом. Лицо исчезло с экрана прежде, чем я успел рассмотреть больше.

Эта женщина сразу же привлекла мое внимание. На ней было платье медового цвета с глубоким вырезом, которое плотно облегало тело. Когда она стала пританцовывать вместе с другими зрителями, ее движения говорили о наслаждении тем, что она делает. Обнаженные плечи блистали в свете огней. Я не очень искушен в определении возраста женщин. Моя мама говорила: «Как для европейцев азиаты на одно лицо, так и молодежь не может вычислить возраста людей постарше». Полагаю, она была права. Все, кому перевалило за тридцать, казались мне людьми одного возраста. Тем не менее я предположил, что женщине в медовом платье было от сорока пяти до пятидесяти пяти лет.

В ее движениях не было наигранности, тогда как большинство других зрителей танцевали вычурно, чтобы камера заметила и запечатлела их. У нее были очень красивые бедра. Но самым загадочным был ее неприступный вид, даже когда ее тело извивалось в самых чувственных позах. Это притягивало и в то же время создавало никак не обозначенное предупреждение, запрещающее к ней приближаться. Раньше я никогда не думал, что зрелые женщины могут быть так привлекательны. Я был поражен.

Съемки длились около двух часов. В какой-то момент я увидел свое лицо на экране. Неизвестные мне певцы пели неизвестные песни. У большинства были хорошие голоса. У некоторых даже лучше, чем у прославленных звезд, но, судя по всему, в какой-то момент своей жизни здешние певцы сошли с пути к вершине, то ли потому, что выдохлись, то ли потому, что приняли неверные решения, то ли их страсть была недостаточно сильной, но в результате они оказались на местном телеканале, который смотрят только в предместьях. Однако, никто здесь не выглядел неудачником, напротив, эти люди словно дорожили своей укромной славой, которая не могла просочиться на побережья города.

Когда съемки закончились, прожекторы погасли, исчезли синие, пурпурные и фиолетовые огни, загорелись бледные лампы на сводчатом потолке. Столы и стулья разом обветшали, на полу проступила грязь, а на лицах — усталость. Потянуло запахом сырого старого ковра.

Зал медленно пустел. Кто-то ушел за кулисы переодеваться, кто-то поспешил прочь. Выждав некоторое время на своем месте, я тоже встал и вышел из зала. Пластиковые стулья выстроились в ряд по бокам сумрачного коридора. Я присел на один из них, не зная, куда податься, после всей этой игры света моя комната