Письма Наташе - Александр Иванович Куприн

«Стеньку Разина»). Бог с ней, у нее крошечный перочинный голосишко. Но пошлый мотив и пошлые слова парализуют мою мысль.

Разбираете ли Вы мои каракули? Что я так плохо пишу, виноваты формат и цвет бумаги, а также писание ежедневных статей. Но кроме того — как бледно и немощно человеческое слово! И еще кроме: Вы сами, разрешив мне писать, ограничили меня пределами «Толкового письмовника для благородных девиц». Но у меня кружится голова от тех слов, которых я не смею ни вымолвить, ни написать…

Какое на Вас было прелестное платье с короткими рукавами! И отчего я не могу украсть из музея черепахового гребня времен Александра I? Отчего, Наташа, мы так мало были вдвоем? Отчего, моя радость, красота и наслаждение, не захотел бог скрестить наши пути иначе, вопреки ужасным законам времени?

Становлюсь на колени. Благоговейно целую край Вашего черного платья. Но тотчас же, зная свои обязанности, покорно сажусь на задние лапы и — какая умница! — гордо держу в зубах Вашу перчатку.

Каждое мгновение

Ваш А.

PS. Натан мудрый! Если Вы захотите меня порадовать немного-немного, совсем немного ласковым письмом, то знайте твердо, что Ваши серьезные письма я, прочитав и понюхав, немедленно уничтожаю, закрепив сначала в памяти. Несерьезные уничтожаю мгновенно.

Письмо пятое

24 — III

Вы, конечно, знаете, кроткая Наташа, что такое циклон, или тайфун? Это такой ужасный ураган, который проносится над материками и морями и исчезает в пространстве, оставив за собою разбитые корабли, разрушенные дома, истребленные леса и т. д.

Этим циклоном были Вы, нежная Наташа. О, сколько опустошений произвело Ваше краткое пребывание в Гельсинки! M. Bekot ударяет себя левой рукой в грудь, правую простирает вперед и декламирует:

Oh! Vous souvenez vous ce soir…[8]

И тянет мелодичное а-а-а, и мечтательно зажмуривает глаза. Милый старик! Он уехал. Я его проводил. Вам сердечный привет-с!

Маэстро Леви уныл и томен. Вздыхает. Спросите: «Что с вами?». Отвечает меланхолическим писком: «Пи-и!».

Вспоминает о Вас. «Что же Наташа, — рассуждает он, — Наташа еще слишком молода. У нее нет глубокого взгляда на вещи и явления».

Я сочувственно поддакиваю. Ни за что ему не признаюсь, что мне-то именно больше всего и нравится, что Наташа так молода, так свежа, так мило эгоистична и так — несмотря на врожденное благоразумие — далека от bas bleu[9].

Р-у супруга сделала две-три сцены. Он блеял, как барашек. Он — хороший. Я… но о себе ничего не буду говорить. Я пишу письма и опускаю их в ящик. И даже не смею надеяться получить на них ответ. А вдруг получу?

Вы мой Идол с позлащенными коленями, с бриллиантом во лбу! Я пишу на бумажках мои молитвы, нанизываю бумажки на стержни молитвенной машины, привожу эту машину в кругообразное движение, а сам раболепно распростираюсь ниц на персидском ковре, произнося тысячекратно Ваше имя — прямо и наоборот.

Ваш Александр.

Редакция. Солнце. Кругом что-то говорят. Все убеждены, что я пишу умную статью.

К черту статьи, к черту ум! Милостью бога на дворе весна, а у меня в сердце любовь. Любовь — изумительно глупое и святое слово.

А.

* * *

Вы думаете, Наташа, что мне хоть сколько-нибудь интересно писать мои статьи? Меня занимает только одна мысль: пусть Вы, прочитав одно из моих бестолковых писем, улыбнетесь. А больше меня ничто на свете не интересует. Весна, солнце, отворенное окно и в нем — Ваше милое смеющееся лицо.

Р. показали мне Ваше письмо. Если в нем одна фраза относится косвенно и умышленно ко мне — бесконечно благодарю. Хотя что Вам стоит сказать, что в этом месте письма Вы менее всего думаете о Вашем рабе и пленнике?

Едете ли в Германию? Остановитесь ли на минуту в Гельсингфорсе? Мы еще не видели музея на о. Ф…[10](Туда будут ходить пароходики, но можно и на трамвае). Мы еще не были в зверинце. Мы еще не были в Brusparke. И хорошо было бы нам сесть в двухместный аэроплан и полететь на высоте 1200 метров: единственная позиция, в которой я сумел бы найти настоящие, живые слова и пламенные образы.

Воображаете ли Вы, Наташа, как объясняются в любви конторщик и конторщица фирмы «Фишман и Сын, торговля голландскими селедками»: она за Ремингтоном[11], он за Гроссбухом?

Поиграйте, Наташа, что-нибудь на рояле и спойте немножко. Я издали Вас мысленно послушаю.

Будьте, очаровательница, здоровы и благоразумны. Не шалите. Не позволяйте за собой ухаживать (это так неприлично!). Слушайтесь моих советов. Я никогда дурному не научу. Одевайтесь теплее. Март и апрель — самые предательские, провокационные месяцы.

Не могу писать. Сейчас помчусь на почту. А вдруг мне есть письмо?

Целую Ваши руки. Можно?

А.

Письмо шестое

Вечное

«Ты смешон с седыми волосами…»[12]

Что на это я могу сказать?

Что любовь и смерть владеют нами?

Что велений их не избежать?

Нет, я скрою под учтивой маской

Запоздалую любовь мою…

Развлеку тебя забавной сказкой,

Песенку веселую спою.

Локтем опершись на подоконник,

Смотришь ты в душистый темный сад.

Да. Я знаю. Молод твой поклонник.

Строен он, и ловок, и богат.

Все твердят, что вы друг другу пара,

Между вами ровно восемь лет.

Я тебе для праздничного дара

Присмотрел рубиновый браслет.

Жизнью новой, легкой и пригожей

Заживешь в довольстве и любви…

Дочь родится на тебя похожей —

Не забудь же: в кумовья зови.

Твой двойник! Мечтаю я заране:

Будет ласкова ко мне она.

В широте любовь не знает граней,

Сказано — «как смерть она сильна»[13].

И никто на свете не узнает,

Что годами, каждый час и миг,

От любви томится и сгорает

Вежливый, почтительный старик.

Но когда потоком жгучей лавы

Путь твой перережет гневный рок,

Я с улыбкой, точно для забавы,

Благодарно лягу поперек.

Ал. К.

1920 г.

ПРИМЕЧАНИЯ

Послания написаны