Поломка на краю галактики - Этгар Керет

– Он супергерой?

Я не отвечаю – я кричу человеку:

– Не надо!

Человек молча смотрит на меня. Я снова кричу:

– Не делай этого, пожалуйста! Какая бы проблема ни загнала тебя туда, наверняка кажется, что у нее нет решения, но знай, что оно есть! Если ты сейчас прыгнешь, ты покинешь мир с ощущением безвыходности, это будет твое последнее воспоминание о жизни. Не семья, не любовь – только поражение. Но если ты останешься, я клянусь всем, что мне дорого, что эти горе и отчаяние начнут растворяться и спустя несколько лет от них останется только забавная история, которую ты будешь рассказывать приятелям за кружкой пива, – история о том, как однажды ты хотел спрыгнуть с крыши и как человек, стоявший внизу, крикнул тебе…

– Чего-о-о-о? – вопит мне в ответ человек на крыше и указывает пальцем себе на ухо.

Видимо, он не слышал меня из-за шума машин. А может быть, шум ни при чем, потому что я отлично услышал его “Чего-о-о-о?”. Может быть, он просто не слышал? Может быть, у него проблемы со слухом?

Пит-Пит, обнимающий меня сейчас за бедра и неспособный обхватить их полностью, словно я огромный баобаб, кричит этому человеку:

– У тебя есть суперспособности?

Человек снова показывает себе пальцем на ухо, как будто не слышит нас, и кричит:

– Мне надоело! Хватит! Сколько можно! – а Пит-Пит кричит ему в ответ, как будто они ведут самую обыкновенную беседу:

– Давай уже, лети, ну лети! – а у меня начинается паника – такая паника, которая всегда начинается, когда ты знаешь, что все зависит от тебя.

На работе у меня такого дофига. В семье тоже, но поменьше. Как тогда, по дороге в Сахне[2], когда я попытался затормозить и заклинило колеса. Машину повело, и я сказал себе: “Или ты сейчас справишься, или это конец”. В тот раз, в Сахне, я не справился и была серьезная авария. Лиат, единственная, кто не был пристегнут, погибла, и я остался с детьми один. Пит-Питу тогда было два, и он едва умел говорить, но Ноам постоянно спрашивал меня: “Когда вернется мама? Когда вернется мама?” – поймите, это продолжалось еще долго после похорон. Ему было восемь, а это возраст, когда уже положено понимать, что кто-то умер, но он продолжал спрашивать, а я, и без его бесящих вопросов понимая, что это произошло из-за меня, хотел уже со всем покончить, в точности как человек на крыше. Но я выкарабкался. И вот я здесь, хожу без костылей, живу с Симоной, я хороший отец. И все это я хочу сказать человеку на крыше, сказать ему, что я знаю, что он сейчас чувствует, но, если он не размажет себя сейчас, как пиццу, по тротуару, это пройдет. Гарантированно. На всей нашей голубой планете никто не падал ниже меня. Этот человек просто обязан спуститься и дать себе неделю, месяц, даже год, если нужно. Но как все это сказать полуглухому? А тем временем Пит-Пит тянет меня за руку и говорит:

– Он сегодня не полетит. Пойдем, папа. Пойдем в сквер. А то темно станет.

Но я прирос к месту и кричу изо всех сил:

– Люди постоянно мрут как мухи и безо всякого самоубийства. Не делай этого. Пожалуйста, не делай этого! – и человек на крыше кивает. Кажется, в этот раз он что-то расслышал и кричит мне в ответ:

– Откуда ты знал? Откуда ты знал, что она умерла?

“Она умерла, так всегда бывает! – хочется крикнуть мне. – Всегда. А если не она, то кто-нибудь другой”. Но это не заставит его спуститься, и поэтому я кричу:

– Тут ребенок! – и показываю на Пит-Пита. – Не надо ему этого видеть!

А Пит-Пит рядом со мной кричит:

– Надо! Надо! Ну лети уже! А то темно станет!

Сейчас декабрь и темнеет действительно рано. Если он спрыгнет, это тоже будет на моей совести. Ирена, психолог из поликлиники, снова посмотрит на меня взглядом, в котором будет читаться “После тебя я иду домой”, и скажет: “Ты не виноват. Ты должен это усвоить”. А я кивну, потому что буду знать: через две минуты наша сессия закончится и ей надо будет забирать дочку из яслей. Но ее слова ничего не изменят, потому что и этого полуглухого мужика мне придется таскать на собственной спине, вместе с Лиат и со стеклянным глазом Ноама. Я должен его спасти.

– Подожди меня там, – ору я изо всех сил. – Минуту, я поднимусь к тебе, и поговорим.

– Я не могу без нее, – кричит он мне сверху, – не могу! – а я кричу в ответ:

– Секунду! – и говорю Пит-Питу: – Пойдем, малыш, пойдем, поднимемся на крышу, – а Пит-Пит так мило делает “нет” головой, как он делает всегда, когда собирается напиться моей крови, и говорит:

– Если он полетит, мы лучше увидим отсюда.

– Он не полетит, – отвечаю ему я. – Нет, не сегодня. Давай поднимемся, всего на минутку. Папа должен кое-что сказать этому человеку.

– Ну и кричи отсюда, – упирается Пит-Пит.

Его запястье выскальзывает из моей руки, и он укладывается на тротуар, как любит укладываться перед нами с Симоной в торговом центре.

– Соревнование по бегу на крышу! – говорю ему я. – Если Пит-Пит и папа добегают за один раз не останавливаясь, они оба получают в награду мороженое.

– Сейчас мороженое! – ноет Пит-Пит и перекатывается по тротуару. – Сейчас!

У меня нет времени на эти глупости. Я подхватываю его на руки, он извивается и вопит, но я не обращаю внимания и бегу к зданию.

– Что с мальчиком? – кричит человек сверху.

Я не отвечаю. Я врываюсь в подъезд. Может быть, теперь его задержит любопытство. Может быть, благодаря этому он не спрыгнет и подождет меня.

Пит-Пит тяжелый, а ступенек много, трудно подниматься, когда держишь на руках ребенка пяти с половиной лет, – особенно ребенка, который не заинтересован в подъеме по лестнице. К третьему пролету мне уже нечем дышать. Толстая рыжая женщина приоткрывает дверь на щелочку и спрашивает, кого я ищу. Видимо, она услышала вопли Пит-Пита. Мне плевать на ее вопрос, я продолжаю взбираться по ступенькам. Даже если бы я хотел ей ответить, у меня в легких недостаточно воздуха.

– Наверху никто не живет, – кричит она мне вслед, – там только крыша!

Когда она говорит “крыша”, ее писклявый голос ломается, и Пит-Пит орет ей в ответ полным слез голосом:

– Сейчас мороженое, сейчас!

У меня нет свободной