Суп без фрикаделек - Татьяна Леонтьева

Усадили нас на кухне за широкий стол – набольшую семью. Стены и полочки все были заняты какими-то статуэтками, сувенирчиками, куколками, картинками, фотографиями, детскими рисунками и аппликациями. Сразу стало казаться, что у хозяев происходит какая-то интересная жизнь: путешествия, открытия и находки – в области искусства, например. Может, Миша был очередной находкой?

А по периметру кухни располагались аквариумы. Боже, кого там только не было! Черепахи в одном, ящерицы в другом, улитки и рыбки в следующем… А в углу – клетка, накрытая одеялом. Мне это показалось недобрым знаком. Может, в клетке кто-то умер? И его не успели вынести?

Но всё оказалось проще. В клетке жили два здоровенных попугая. Когда одеяло сняли, они враз заголосили. Мише это не понравилось. Я вспомнила Наталку. Когда её сын особенно шалил и никак не хотел умолкнуть, она ему говорила угрожающе: «Я тебя сейчас накрою, как попугая». Меня это всегда пугало, потому что я не понимала угрозы. А тут секрет раскрылся: пока у попугаев темно, они думают, что ночь, и сразу засыпают. А когда одеяло снимают, у попугаев начинается активность.

Я ходила, как в музее или в зоопарке, и задавала вопросы:

– Галина, а это кто? А почему так много всех и сразу?

– Так дети же! – восклицала она. – Вот просили кошечку, а у меня аллергия. Купили рыбок. Потом просили собачку. Купили черепах. Потом опять кошечку – купили попугаев. Ну и так далее.

Я не унималась и всё спрашивала, как кого зовут, сколько кому лет и кто за этой компанией ухаживает. Мы с сестрой в детстве тоже просили кошечку и собачку. И нам взяли и кошечку, и собачку. А таких чудес в городской квартире я не видала.

Галочка метала на стол импровизированные закуски и всячески нас привечала. Они с Анатолием как-то запросто нас принимали, как будто это в порядке вещей – пригласить вот так незнакомых людей, попеть с ними песен, выпить вина. Я пригрелась и вскоре захотела спать.

Галочка отвела меня ночевать в детскую. Боже мой, что это была за детская! Не такая уж просторная, игрушки заполняли всё пространство. И, как часто делают петербуржцы, в детской был построен второй этаж, деревянный такой настил. И там постель для одной из дочек.

Мы с сестрой тоже строили домики для кукол. Тогда ещё не так много было готовых игрушек с наборами мебели или одежды. Мы сами выпиливали шкафчики, набивали ватой тахту, шили платья и даже шубы и сапоги, делали серёжки из проволоки, мастерили телефоны и переплетали крошечные книжки из газет и фантиков от жвачек. Тут всё было уже современное, модернизированное: розовые автомобили для Барби, готовые пластиковые стульчики, покупные перинки. Только вот домик этот не отделялся от комнаты. Вся комната была кукольным домиком! Меня положили спать в кукольный домик. Я завернулась в одеяло, рассматривая девичьи сокровища: прозрачные стекляшки, обрывки цепочек. Наверное, мне приснятся самые розовые сны.

Но сразу уснуть никак не удавалось.

Сначала я слышала звонкий голос Галочки. Она тоже пела под гитару какие-то походные песни. Потом хозяева замолкли, наверное, ушли спать, скрылись в коридорах. И я ещё очень долго слышала только Костин голос.

Костя просто очень громко и гулко разговаривает. На вид он такой добрый молодец, просто богатырь. Но очень добродушен. Мишу он любит и старается о нем заботиться. Заботится он обыкновенно так: идёт с мужиками в баню, сердце его постепенно тает, и он вспоминает про Мишу. Как, мол, так, я сижу в бане, пью пиво, а Миша сидит дома голодный и трезвый. А Миша ведь тоже очень любит баню и пиво. Тогда Костю начинает мучить совесть, и он едет к Мише или вызывает его в баню. Тогда сердце его тает ещё больше, и он начинает обещать Мише золотые горы.

Одно время он говорил, что купит Мише чехол для гитары.

Тут надо рассказать о Мишином отношении к гитаре. Вот говорят, что гитара для музыканта – как женщина. Вранье, к женщине Миша никогда не относился с таким вниманием, как к гитаре. Гитара лежала у нас дома на раскладном столике, который Евдокимов принёс на время, но оставил на много лет. Это и был алтарь искусства. Ставить на этот столик чашки или блюдца строго воспрещалось. Там лежали только рукописи, ручки и сам музыкальный инструмент. Некоторые гости, не разобравшись, пытались поставить на этот шаткий столик тарелку или пепельницу. Или даже взгромоздиться задней частью. Что взять с гостей, иные из них ведь иногда норовят пройти в комнату в грязной обуви. Наверное, они так делают дома, поэтому им приходится объяснять. Так же и про гитару приходилось объяснять, и про столик: что на столике не сидят, а на гитаре играет только Миша. Руками её трогать нельзя.

И вот эта ценная гитара таскалась на концерты замотанной в одеяло и перевязанная верёвочкой, потому что простенькие чехлы постоянно терялись. У Миши терялось, отдавалось и ломалось всё что угодно, но не гитара. Это была наша единственная ценность. Если бы начался пожар, Миша бы в первую очередь вынес из огня её, а не паспорт там или семейные фотографии.

И вот Кирилл всё говорил каждый раз, что он купит чехол, и даже не чехол, а кофр. Жёсткий кофр за десять тысяч рублей. В какой-то момент нам это надоело, и я сказала:

– Костя, поехали. Кофр покупать. У Миши скоро день рождения.

Костя забуксовал:

– Э… ну не так же сразу… У меня и денег-то таких с собой нет.

– Костя, сделай доброе дело. Ты же так никогда не соберёшься.

Вообще мне было стыдно упрашивать, просить я так же не люблю, как продавать и навяливать. Но я утешала себя тем, что это всё на благо искусства. И мы сели в такси и поехали в магазин. И купили Мише этот фантастический кофр. Он был действительно жёстким, с заклёпочками и даже с кодовым замком. Внутри там были карманчики для рукописей, снаружи его обтягивала серая ткань. Достойное обрамление для Мишиной гитары. И вот тогда, на этот удачный концерт, гитара вышла в свет в новом кофре первый раз.

Я лежала в кукольном домике, слушала, как гудит Костя. Потом вдруг послышались Мишины крики:

– Я их сейчас всех переубиваю, если не замолчат!

Из кухни доносилось кудахтанье перепуганных попугаев. Ну вот, блин,