Вдали от обезумевшей толпы. В краю лесов - Томас Гарди

– Ты себя лучше чувствуешь? – продолжал он. – Если лучше и есть желание возиться с ужином, то приготовь мне чего-нибудь поесть. Если же неохота, то и это не страшно. Я найду чем поужинать.

Благодарная Джайлсу за его доброту (она и не подозревала, как на самом деле велика была его жертва), Грейс принялась действовать. Через десять минут она опять подошла к окну и шепотом позвала Джайлса. Уинтерборн в тот же миг выступил из тени, и Грейс протянула ему в окно порцию еды на тарелке.

– Мне так неприятно, что я лишила тебя крова, – проговорила она тоном глубокого сожаления, вслушиваясь в частую дробь дождя по листьям. – Но ничего другого, наверное, придумать нельзя.

– Нельзя, – быстро согласился Уинтерборн.

– Мне кажется, я и к утру не дошла бы до Шертона.

– Конечно, не дошла бы.

– А у тебя правда есть где спрятаться от непогоды? – спросила Грейс: в ней опять заговорили угрызения совести.

– Разумеется. Ты нашла все необходимое? Боюсь, что хозяйство мое бедновато.

– Разве это теперь имеет для меня значение? Я ведь уж давно не та, Джайлс, и ты это знаешь, должен знать.

Его глаза печально всматривались в бледное выразительное лицо Грейс. Оно то и дело менялось, отражая гамму всевозможных чувств, что говорило о крайнем душевном волнении. Сердцу Уинтерборна было тесно в груди от жалости к этому беззащитному существу, попавшему в стальные тиски обстоятельств. Он забыл собственные беды, радуясь, что смог хотя бы приютить Грейс. Взяв из ее рук тарелку с едой и чашку, он сказал:

– Я закрою и ставню. Внутри есть шпенек, на который надо надеть болт. Спи и ни о чем не думай, а утром я постучусь.

Грейс испуганно спросила, не уйдет ли он далеко.

– Нет-нет, – поспешил успокоить ее Уинтерборн. – Я буду совсем рядом. Если ты позовешь меня, я услышу.

Грейс надела на шпенек болт, как было сказано, и Уинтерборн ушел в темноту ночи. Его «уютный уголок» оказался жалким шалашом: четыре плетня под папоротниковой крышей, с настилом из мешков, сена, сухих веток. Уинтерборн опустился на землю и принялся было за ужин, но есть уже не хотелось. Он отставил тарелку в сторону и растянулся на своем травяном ложе, пытаясь уснуть: время было позднее, – но сон никак не шел. На это было много причин, но самой главной, пожалуй, были мысли о его подопечной. Он сел и посмотрел в сторону хижины, стараясь различить ее очертания в промозглой тьме. Хижина была такой же, как всегда, и ему не верилось, что внутри, под ее крышей, нашел приют дорогой друг – он не позволил себе назвать Грейс более нежно, – который так неожиданно появился здесь, в лесной чаще, поступив, Уинтерборн должен был это признать, пожалуй, несколько необдуманно.

Он не решился расспросить Грейс обо всем более подробно, но дело и без того было ясно. Хотя закон отнял у него надежду на райское блаженство, Уинтерборн не без стоической гордости отнесся к выпавшему сегодня на его долю нелегкому испытанию. Был на земле только один человек, которому Грейс доверяла безгранично, и этим человеком был он, Джайлс Уинтерборн. Соображение, что сегодняшнее событие вряд ли приведет к чему-нибудь иному, кроме новой печали, на минуту было перечеркнуто этой горделивой мыслью о доверии, и чистое, святое чувство, с каким он откликнулся на призыв о помощи, сделало то, что греховное совершенно исчезло из его мыслей о Грейс.

Дождь все не прекращался, и скоро капли стали пробивать тощий навес над головой. Он поднялся было, чтобы заделать щели, но колени дрожали, а сердце так лихорадочно колотилось, что он оставил мысль противоборствовать стихиям и лег опять, стараясь выбрать место посуше. Он сердился на себя за свою слабость, он, который был всегда так силен. Надо было во что бы то ни стало скрыть от Грейс свое недомогание, а для этого она не должна видеть его лицо при дневном свете, иначе ввалившиеся щеки тотчас выдадут его.

На другое утро, чуть только забрезжило, он поднялся и, едва передвигая ноги, занялся хозяйством, чтобы Грейс имела под рукой все, когда будет готовить завтрак. На скамью под окном он поставил ведро с водой, положил охапку дров, пучок лучин и кусочком мела написал на скамье: «Будет лучше, если мы не увидимся. Завтрак оставь на скамье».

В семь часов он постучал к Грейс в окно, как и обещал, и поспешно ушел к себе под навес, чтобы она его не увидела. Он же сам хорошо видел из своего убежища, как она, услышав стук, открыла ставни и выглянула в окно. Томный взгляд ее больших глаз сказал ему, что и она спала в эту ночь не больше, чем он, а по красным векам было видно, что долго плакала. Грейс прочитала послание, и в лице ее, как показалось Джайлсу, мелькнуло разочарование. Она внесла в дом приготовленные воду и дрова, думая, по-видимому, что Джайлс куда-то спозаранку ушел. Джайлс, не выдавая своего присутствия, ждал, хотя и не сомневался, что деревенская девушка, пусть и получившая благородное воспитание, должна справиться с нехитрой кухонной работой.

В хижине все шло так, как представлял себе Джайлс, хотя Грейс спала значительно больше, чем он. После одиночества ночи ей очень хотелось повидать Джайлса, но, прочитав слова на скамье и поразмыслив над их значением, не решилась окликнуть его. Грейс нашла множество всякой провизии в доме: Уинтерборн пополнял свои запасы раз в неделю, а как раз вчера в Хинток приезжал из Шертона продуктовый фургон. Приготовив завтрак, Грейс выставила все наружу, как накануне вечером, а сама, несмотря на то что ей очень хотелось хотя бы одним глазком взглянуть на него, поспешно отошла от окна, предоставив Джайлса самому себе.

Утро было свинцово-серое, дождь, немного передохнув, полил опять. Грейс, не видя и не слыша Уинтерборна, решила, что он ушел делать свою дневную работу. Она забыла, что накануне вечером он обещал назавтра проводить ее в Шертон. Роковая забывчивость! Весь день Уинтерборн находился в пятидесяти ярдах от нее, не имея сил двинуться.

Время тянулось медленно. Грейс не знала, когда отправиться в путь и на чем лучше добираться до Эксбери, поэтому не спешила покинуть гостеприимный кров. Дверь в хижину была крепко заперта на засов, так что никто чужой не мог заглянуть мимоходом. Грейс была в относительной безопасности за этими стенами – во всяком случае, в большей безопасности, чем где-либо.

Сырые сумерки осеннего дня усугублялись еще плотным шатром листвы, ронявшей с каждым порывом ветра каскады капель. Начало осени