Прощание с пройденным - Владимир Николаевич Крупин

«Зёрна». Вроде как они перемололись. Но пока писалась книга, вышли две книжки-малышки с названием «Крупинки» и вроде того, что перебежали дорогу. Можно было назвать и «Море житейское», которое заканчиваю пересекать.

Читать можно с любой страницы.

– КУЧА МАЛА – так кричали мы в детстве, затевая битву стенка на стенку. Налетали, сшибали друг друга с ног, сами валились. Кто был внизу, старался вырваться, вынырнуть и оказаться наверху. Кричал: «Я – главный!» Так и моя бумажная куча: какая бумажка оказывается сверху, та и, на время, главная.

У МЕНЯ БЫВАЛО: советовали редактора взяться за так называемую «проходную» тему, или просто переделать что-то уже написанное, «сгладить углы», «спрятать концы», для моей же пользы советовали: книга выйдет, всё какая копейка на молочишко. Нищета же одолевала. Я даже и пытался переделывать написанное. Но Бог спасал – не шло. «Не могу, не получается, говорил я, лучше не печатайте». То есть бывало во мне малодушие – известности хотелось, благополучия, но, повторяю, Господь хранил от угождения духу века сего.

ТУНИС, ПОСОЛЬСТВО, пресс-конференция. Мы с Распутиным отвечаем на вопросы. Приходит записка: «Будьте осторожнее в высказываниях – в зале враждебные СМИ». Но что такого мы можем сказать? Какие секреты мы знаем? Скорее всего, чекисты посольства опасаются за своё место. Значит, есть что-то такое, что может повредить Советскому Союзу? Ничего непонятно.

«Нас объединяет культура, она независима от политики, систем устройства государств, есть единое общемировое движение человеческой мысли». – Это один из нас. Другой: «Разделение в мире одно: за Христа или против Него».

Встреча долгая. Долгий потом ужин. Один из советников, подходя с бокалом: «О культуре очень хорошо, но о разделении немного неосторожно». – «А разве не так?» – «Так-то так. Но, может быть, рановато об этом?»

КАРФАГЕН

И было-то это совсем недавно. Тунис. Ездили в Бизерту, видели умирающие русские корабли. И, конечно, в Карфаген. Услышать голос римского сенатора Катона: «Карфаген должен быть разрушен».

Остатки амфитеатра. Осень. Мальчишки вдалеке играют в футбол. Раздеваюсь и долго забредаю в Средиземное море. Даже и заплываю. Возвращаюсь – надо же – полон берег весёлых мальчишек. Аплодируют смелому дедушке. Под ногами множество плоских камешков – «блинчиков». Вода спокойна, очень пригодная для их «выпекания». Бросаю – семь касаний. Кружочки аккуратно расходятся по воде. Ещё! Десять. У мальчишек полный восторг. Неужели так не играют? Во мне просыпается педагогическое образование. Учу подбирать камешки. Выстраиваю мальчишек. Их человек двадцать. Бросаем. Вначале для практики, потом соревнование. Вскоре выявляются лидеры. Вот их уже пятеро, трое. И, наконец, два последних. У одного получается пять «блинчиков». Объявляю его победителем и – что-то же надо подарить – дарю кепочку с эмблемой фонда святого апостола Андрея Первозванного. Благодарные мальчишки дарят мне… футбольный мяч. Передариваю его самому маленькому, у которого пока не получилось бросать камешек по глади воды. Ну не всё сразу, научится.

ОКОЛО МОНАСТЫРЯ преподобного Герасима Иорданского возрождается античность, строится амфитеатр Александра Македонского. И на русском языке тоже есть надпись о строительстве. Значит, и наши копеечки тут. В самом монастыре, помню, была собачка, которую стригли «под льва», сейчас, сказали, нет её, осталась от неё скульптурочка. Не удержался, погладил.

НИЧЕГО НЕ НАДО выдумывать. Да и что нам, русским, выдумывать, когда жизнь русская сама по себе настолько необыкновенна, что хотя бы её-то успеть постичь. Она – единственная в мире такого размаха: от приземлённости до занебесных высот. Все всегда не понимали нас – и то воспитывали, то завоёвывали, то отступались, то вновь нападали. Злоба к нам какая-то звериная, необъяснимая, это, конечно, от безбожия, от непонимания роли России в мире. А её роль – одухотворить материальный мир. И война, идущая на её южных окраинах, – это война за присутствие Божие на Земле.

А как это поймёт материальный мир, те же англичане? Да никак. Но верим, что и их Господь вразумит.

«Русская народная линия» провела очень нужный обмен мнениями учёных, богословов, просто заинтересованных, о мировоззренческих различиях меж Россией и Западом. Вывод один – эти различия преодолимы при одном условии – Запад должен вернуться в лоно Православия, заново обрести Христа. Это единственное условие. Иначе он погибнет, и уже погибает. Остаётся от него только материальное видимое да плюс ублажение плоти, да плюс великое самомнение. А вечное невидимое отошло от него.

ВИНОВАТ И КАЮСЬ, что не смог так, как бы следовало, написать об отце и матери. Писал, но не поднялся до высоты понимания их подвига, полной их заслуги в том, что чего-то достиг. Ведь писатели-то они, а не я, я – записчик только, обработчик их рассказов, аранжировщик, так сказать.

И много в завалах моих бумаг об отце и матери. И уже, чувствую, не написать мне огромную им благодарность, чего-то завершенного, так хотя бы сохранить хоть что-то.

Читаю торопливые записи, каракули – всё же ушло: говор, жизненные ситуации, измерение поступков. Другие люди. «До чего дожили, – говорила мама, страдавшая особенно за молодёжь, – раньше стыд знали, а сейчас, что дурно, то и потешно». – «Да, – подхватывал отец, – чего ещё ждать, когда юбки короче некуда, до самой развилки. Сел на остановке на скамье, рядом она – хлоп, и ноги все голые. У меня в руках газета была, я ей на колени кинул: на, хоть прикройся. Она так заорала, будто режут её. И, знаешь, мамочка, никто, никто меня не поддержал».

РАССКАЗ МАМЫ

Запишу рассказ мамы о предпоследнем земном дне отца.

– Он уже долго лежал, весь выболелся. Я же вижу: прижимает его, но он всю жизнь никогда не жаловался. Спрашиваю: «Коля, как ты? Он: «Мамочка, всё нормально». – А отойду на кухню, слышу – тихонько стонет. Весь высох. Подхожу накануне, вдруг вижу, он как-то не так глядит. – «Что, Коля, что?» А он спрашивает: – «А почему ты платье переодела? Такое платье красивое». – «Какое платье, я с утра в халате». – «Нет, мать, ты была в белом, подошла от окна, говоришь: «Ну что, полегче тебе?» – «Да ничего, говорю, терпимо». Говоришь: – «Ещё немного потерпи, скоро будет хорошо». И как-то быстро ушла. Говорю: «Отец, может, тебе показалось?» – «Да как же показалось, я же с утра не спал».

Назавтра, под утро, он скончался. Был в комнате один. Так же, как потом и мама, спустя восемнадцать лет, тоже на рассвете, ушла от нас.

Великие люди – мои родители.

ЭПИГРАФЫ: «НЕТ в жизни счастья (наколка на груди)». «Отец, ты спишь, а я страдаю» (надпись на могильном памятнике). «Без слов (слёз), но от души» (отрывок из дарственной надписи). «Спи,