Моя королева - Жан-Батист Андреа

закрыты, все замерло. Поднялась жара. Похоже, здесь, в долине, лету еще не сообщили, что скоро придется уйти. Никто ему ничего не сказал, и оно удобно расположилось, не думая о последствиях — почти как я.

Перед мастерской припарковалась красная машина, я помнил ее владелицу — вдову Гиларди из мясной лавки в Барреме. Я переместился чуть в сторону, заглянул в окна заправки и там увидел, как мама раскладывает на полках печенье. На ней был желтый свитер с воротником, от которого било током, когда она меня обнимала. Сердце сжалось настолько сильно, что я чуть не выбежал прямо к ней. Понятия не имею, как я сдержался.

Чуть позже я заметил, что мадам Гиларди выходит из мастерской. Она посмотрела направо, налево, одернула одежду и села в машину. Вдова завела мотор, машина заглохла, но все-таки уехала со второй попытки. Вскоре выглянул отец: он точно так же посмотрел по сторонам, а затем нырнул обратно в полумрак мастерской.

В это время мама закончила раскладывать товары по полочкам. Это значило, что скоро она пойдет пить чай. Она исчезла за задней дверью дома, на которой было написано «Для персонала». Сердце колотилось, я согнулся и побежал к двери на заправку. Ее нельзя открыть так, чтобы не зазвенел колокольчик, поэтому я просто сунул записку в щель и умчался в сторону леса. Тут уж я шел не оборачиваясь из страха, что не смогу продолжить путь, если остановлюсь. Я шагал все быстрее и быстрее, затем и вовсе рванул изо всех сил и бежал, пока не повалился на четвереньки, чтобы перевести дыхание — настолько все внутри горело. Тут я понял, что забыл откопать журнал по дороге. Но уже было слишком поздно, да и ни с того ни с сего журнал показался мне отвратительным.

Поднимаясь обратно, я думал о маме, о приятном аромате ее шампуня, об электрических объятиях, и по щекам потекли слезы. Сказав, что сдержал обещание никогда не плакать, я солгал.

Когда я взвалил свое тяжелое тело обратно на плато, солнце спускалось, а от ветра значительно полегчало. Дорога меня изнурила, я почувствовал сильную боль в животе, которая мне даже нравилась. Не торопясь, я шагал обратно к Матти, практически закрыв глаза. Затем какой-то отрезок пути пятился, а потом пошел нормально.

Когда я добрался, никого не было. Я позвал, услышал лай Альбы по ту сторону дома и обошел постройку. Матти стоял на пороге сыроварни и отсчитывал сдачу какому-то типу, который только что купил у него ящик козьего сыра. Я помахал пастуху рукой и пошел умыться ледяной водой из водопоя. Тип с сыром прошел мимо, мы кивнули друг другу. Я старался не показывать лицо.

Я нашел Матти на кухне, тот резал луковицу, и я просто сел рядом, не говоря ни слова, потому что не знал, мог ли чем-то помочь: он никогда не разрешал трогать нож. Пастух бросил колечки в оливковое масло на сковороде и вытер руки. Пока жарился лук, он отправился выкурить полсигаретки, сидя на пороге.

Словно попытавшись осушить все плато первой затяжкой, он выдохнул дым через ноздри — Матти знал, мне это нравится, казалось, будто он горит изнутри. Затем пастух повернулся и сказал:

— Тот гаджо приходил за сыром. Это папаша твоей подружки.

Раньше, гораздо раньше, до побега, я бы закричал, безумно расхохотался или забился в припадке — короче, случились бы все эти штуки, которые бывают, когда меня одолевают сильные эмоции. Но, наверное, я изменился, потому что ничего подобного не случилось. Я кивнул, отошел и сел за огромный деревянный стол.

Забавно, я вспомнил о театральной постановке, которую видел по телевизору. Ее показывали сразу после очередной серии «Зорро»; я ничего не понимал, но продолжал смотреть, потому что было скучно. Больше всего мне нравилась смена декораций. Огромные города скользили по сцене, долины складывались прямо на деревни, день никогда не наступал, и его просто разрубала ночь-занавеска — шух, бум. Восхитительно.

Именно это и происходило у меня в голове. Когда я решил уйти, декорации с Вивиан исчезли, оставляя место для следующих: далекое море, дорога на спинах холмов, приюты молчаливых странников, встречающих меня с распростертыми объятиями, потому что я друг Матти. А кто знает, что там за морем? Наверняка за кулисами другие декорации ждали, пока я их покажу зрителям.

Слова Матти все перевернули: в мгновение ока, громко скрипя, выдвигались декорации Вивиан. Они прогоняли прочь с экрана море, раздавив его желтеющим плато, палящим солнцем, овчарней с дырявой крышей и Матти с его облаками-овцами.

Наверное, выглядел я неважно, поскольку Матти налил мне полстакана своей настойки, и я выпил залпом, даже не задумавшись. Сначала я ничего не почувствовал, затем в животе разорвался огненный шар и, рыча, поднялся к самому горлу. Было одновременно ужасно и чудесно — до меня дошло, почему Матти так любит это ощущение. Я посмотрел в стакан, как бы требуя добавки, но пастух покачал головой.

Мы ели лук, положив его на ломоть хлеба; колечки чуть подгорели, но все равно было вкусно. Запили родниковой водой. Все это в полной тишине, я не произнес ни слова с тех пор, как Матти объявил, что королева Вивиан — или, по крайней мере, ее семья — вернулась.

Вытерев губы рукавом, я встал и направился к прямоугольнику фиолетового неба, который служил нам дверью. Матти не спрашивал, что я собираюсь делать, а я не сказал, что иду к дому проверить, там ли Вивиан. Нет смысла проговаривать вещи, которые мы оба знаем.

Я добрался туда уже ночью. При виде открытых светящихся окон меня парализовало. В объятиях леса дом и вправду походил на замок. Перед ним стоял синий «Рено-4 люкс» — я сразу узнал модель, поскольку видел ее перед заправкой в день моего ухода.

Я пришел через лес, чтобы меня не заметили, поскольку нарушал клятву, данную Вивиан, не искать, где она живет. Сначала я увидел только типа, который приходил днем: он выгружал что-то из автомобиля. Я затаил дыхание. Я был уверен. Он приехал один. Первого сентября Вивиан не могла оказаться здесь. Я прижался лбом к еловой коре и наблюдал, как муравей тащит семечко. Думаю, если бы у меня под рукой были спички, я бы сжег его.

Затем появилась она — точнее, ее тень, там, наверху, в окне. Больше мне и не нужно, чтобы ее узнать. Спрятавшись за деревом, я долго наблюдал за черным силуэтом, и мне не составило никакого труда