Юркие люди - Анна Андреевна Лужбина

было что-то другое: ветер, птицы, тени деревьев. Феде было страшно, но он знал, что показывать страх – не по-мужски. Вместо страха можно посвистеть, как папа, но Феде надоело свистеть.

Отец сидел рядом и почти не моргал. Иногда тоже начинал разглядывать что-то или курил. Голова Феди становилась тяжелой, а шея неудобной. Он заваливался на отца и резко вскакивал.

– Заснул?

– Не. Пойду на качели.

Федя на всякий случай взял палку и пошел к дуплу. Из дупла выглядывал пластилиновый город. Человечки разных размеров, мебель, посуда, домашние животные. Вот тот же петух на некрасивых лапах из розового пластилина. Вот какие-то грибы, вот папины сигареты, вот мамины туфли.

Федя сел на корточки, взял себя-фигурку в руки. Потом взял отца и поменял им местами головы, на время. Вернул человечков в дупло, прошел вдоль забора, постукивая по нему палкой. Повторил еще раз про себя, что, как только погуляет, вернет снятые головы на место.

В нос ударил мерзкий запах, какого Федя никогда не чувствовал. В дальнем углу участка стояли забытые ведра с рыбой. В одном из них лежала уродливая минога, смотрела белесыми глазами в ватное небо. Федя заглянул в ведро и отпрыгнул. Минога будто бы открыла круглый рот, показала маленькие кривые зубы и подмигнула.

Федя замер на секунду и побежал обратно к курятнику.

– Папа, ты там ведра оставил, вся рыба протухла!

– Так это ты ведра нес? Что же ты не сказал?

– Мы вместе несли! И ты нес, и я нес!

– Не шуми. Это уже не важно.

Отец достал сигарету, не отводя глаз от поля.

– Иди спать, уже очень поздно.

Федя медленно заморгал. Все было такое же, как утром, когда рыбачили, и как днем, когда вешали замки. Непонятно только, вчера это было или сегодня, а может, вообще неделю назад. Федя вернулся в дом, залез к маме под одеяло. Мама обняла его рукой через сон, потому что даже во сне привыкла обнимать.

– Все спокойно?

– Да.

– Ты к себе иди спать, ты уже большой, это папино место.

– Пойду сейчас, пойду.

– Не страшно тебе дежурить было?

– Нет.

– Ты признайся.

– Я вообще ничего не боюсь. Мама, там у забора ужасная тухлая рыба.

– И как это мы про нее забыли? Завтра надо будет выкинуть…

– Там мертвая минога подмигнула мне из ведра.

– А что сказала?

– Молчала.

Мама повернулась на бок, чуть слышно пробормотала что-то про то, что кажется. Потом про отца – чтобы тот следил бы лучше за рыбой, а не за полем.

Федя пошел спать к себе. Рядом с его кроватью на диванчике под лоскутным одеялом спала Олечка. Плюшевый заяц накрывал ее голову ухом. Перед тем как заснуть, Федя подумал почему-то, что уж лучше бы он тоже родился девочкой.

Наутро отец чистил охотничье ружье. Федя подошел и попросил его этому научить, отец согласился. Они разобрали ружье на несколько частей. Федя делал все кое-как. Уронил ершик, перепачкался маслом и чистящей пастой: сначала руки испачкал, потом одежду, лавочку и даже растущие поблизости флоксы. Отец почему-то не сердился, а громко, непривычно смеялся и хлопал Федю по спине.

– Когда мы поедем на стройку?

– Когда поймают преступника.

– А если его не поймают? Ты мне обещал.

– Значит, не поедем.

– Я тогда сделаю свой собственный дом.

– Ну сделай.

– И свое оружие тоже сделаю.

– Ну сделай.

Федя сходил в угол участка, взял из беседки старую полосатую простынь. Глядя на отца, накинул простынь на угол забора. С другой стороны вкопал палочки, привязал простынь к палочкам. Тухлая рыба куда-то исчезла, будто ее и не было. Из кухни шел вкусный запах, Олечка ходила по участку довольная. Наверно, мама испекла калитки с картошкой, чтобы не было грустно.

Федя сидел под простыней и точил палки-стрелы. Позади него кривился трухлявый пенек с муравейником, муравьи носили листики и кусочки зем– ли. Иногда Федя на них отвлекался. В заборе двигалась деревяшка, и Федя решил сделать бойницу. Когда двигал деревяшку туда-сюда – совсем вы– ломал. Так получился меч, а в заборе получилась дыра.

Федя сделал из палок стрелы для лука, еще из одной – копье. За обедом Олечка смотрела на него внимательно, как будто что-то узнала. Федя съел суп, спрятал еще горячую калитку в карман и сразу же вернулся под простынь – продолжать работу.

Поле зеленело, через бойницу виднелись крыши соседних домов. Половина этих домов стояла заброшенная, потому что многие переезжали в город. Только поле было такое же, как до того, как люди сюда пришли. И поле не знает, что люди теперь исчезают. Эта мысль Федю встревожила, показалась ему чужой и взрослой. Он сложил губы трубочкой, чтобы посвистеть.

В зеленой траве появилось рыжее пятно. Федя решил, что ему опять кажется, но потом стало видно не только рыжую голову, но и руль с блестящим звоночком, и колеса велосипеда. Рыжий Ваня подъехал к забору и удивленно уставился на Федино лицо, торчащее из дыры в заборе. Чтобы поздороваться, Федя наполовину вылез из бойницы.

– Ваня! Ты что же, один ходишь?

– Не хожу, езжу.

– Люди же исчезают.

– Куда?

– Опасно ходить, люди в поселке исчезают.

– А вы сами чего дома сидите? Мама говорила, у вас ветрянка.

– Папа сказал, маньяк в поселке.

– Да какой маньяк? Петюня убежал из дома, но потом передумал.

– Исчез мальчик на велосипеде.

– Я не исчез. Я просто долго катался. А осенью уеду в Архангельск, навсегда. В деревне ловить нечего.

– Скажи-ка, откуда у тебя такой красивый велосипед?

– Это новый. Отец привез из Москвы.

– Дашь покататься? Только я не умею. А еще мне нельзя гулять.

– А как тогда будешь кататься?

Федя вылез еще немного из бойницы, до колен.

– Я тебе дам калитку, а ты мне дашь покататься и никому не расскажешь.

– Ну ладно. Только ты на моем новом велосипеде не падай. Педали крути вперед, если что. Руль не отпускай.

Ваня сел у забора, а Федя залез на велосипед. Сначала завалился в сторону, а потом будто бы что-то понял. Проехал осторожно по узкой тропинке через поле, выехал к ручью. В ручье видно было круглые камни, пузырьки и изумрудные водоросли. Федя попробовал проехаться и по воде тоже, но было неудобно. Сделал еще один круг по тропинкам и вернулся к дому. Потом пожал Ване руку и попросил его приехать завтра.

На следующий день Федя сразу же пошел гулять в поле. Мечом рубил лебеду, потому что сердился. Ваня катается всюду на велосипеде, почему же ему, Феде, нельзя?

Когда Федя повернул