Почтовая открытка - Анна Берест

Место жительства: Лефорж

Список ценностей, которые могут быть конфискованы без ущерба для общей экономики и французских заемщиков (столовое серебро, драгоценности, произведения искусства, движимое имущество и т. д.): автомобиль, предметы обстановки и повседневного обихода.

Каждое воскресенье Эфраим играет в шахматы с Жозефом Дебором, мужем учительницы.

— Думаю, евреям следует попытаться покинуть Францию, — говорит тот Эфраиму, двигая пешку на шахматной доске.

— У нас нет документов, и мы под домашним арестом, — отвечает Эфраим.

— Может… вам все-таки навести справки?

— Но как?

— Например, кто-то мог бы сделать это за вас.

Эфраим прекрасно понимает, что хочет сказать Дебор. Но он привык справляться самостоятельно, особенно когда речь идет о его семье.

— Послушайте, — шепчет Дебор, — если вдруг у вас возникнут проблемы… приходите ко мне домой, но ни в коем случае не в префектуру.

Эти слова все же бродят в уме у Эфраима, и он обдумывает возможности выезда за границу. Почему не вернуться на время к Нахману — найти способ нелегально покинуть страну? Но Великобритания теперь не разрешает евреям эмигрировать в Палестину, которая находится под британским мандатом. Эфраим наводит справки про Соединенные Штаты, но и там правила приема иммигрантов ужесточились.

Рузвельт ввел политику ограничения иммиграции. Немецкий лайнер «Сент-Луис», бежавший от Третьего рейха, был вынужден повернуть назад, и тысяча его пассажиров отправилась обратно в Европу.

Со всех сторон встают преграды. То, что было возможно еще несколько месяцев назад, теперь запрещено.

Чтобы уехать, нужны деньги, но все, чем они владеют, арестовано Французским Государством. И потом, придется путешествовать нелегально, начинать все с нуля. Эфраим чувствует, что он слишком стар для приключений, у него не хватит духу тащить семью в телеге через заснеженные леса.

Физическая выносливость — это тоже предел, его собственная граница.

Висенте и Мириам женятся пятнадцатого ноября 1941 года в мэрии Лефоржа, без конфетти и фотографа. Семья Пикабиа, для которой свадьба — не событие, приехать не соизволила. Мириам нарядилась в польское платье своей матери — из плотного льна, с красной вышитой каймой. Чтобы попасть в ратушу, нужно пройти всю деревню. Жители смотрят на стайку Рабиновичей — выглядят они очень странно. Ноэми надела шляпку с вуалеткой, одолженной учительницей, мадам Дебор. Мириам вместо косынки повязала на голову столовую салфетку. Мэру кажется, что эти люди похожи на циркачей, что бродят на подступах к городам: то ли артистов, то ли воришек. «Странные все же эти евреи», — говорит он своей секретарше.

В Лефорже такого не видали — свадьба без мессы, без военных песен, без танцев под аккордеон. Церемония, конечно, выглядит бледновато, но она дает Мириам свободу: ее вычеркивают из списка евреев департамента Эр и переносят в парижский список.

Так Мириам официально переезжает в Париж, на улицу Вожирар, в квартиру на шестом, последнем, этаже: три комнаты для прислуги, соединенные длинным коридором.

Теперь Мириам молодая жена и пытается вести хозяйство. Но Висенте совершенно не хочет менять своих привычек: «Брось, мы же не станем мещанами. Да и плевать на уборку!»

Но есть все же как-то надо. В свободное от учебы время Мириам стоит в очередях у продуктовых магазинов. Как еврейке, ей не разрешается делать покупки одновременно с француженками: только с 15:00 до 16:00. По продовольственным карточкам категории DN ей полагается тапиока, DR — горошек, а по билету 36 — фасоль. Иногда, когда подходит ее очередь, уже ничего нет. Она извиняется перед Висенте.

«Да что ты извиняешься! Давай выпьем, это гораздо лучше, чем еда!» Висенте любит напиваться на голодный желудок, поэтому он тащит Мириам с собой в запретные подвалы, в «Дюпон-Латен» на углу улицы Эколь и в кафе «Капулад» на улице Суффло. Мириам запишет в дневнике: «Вечер на улице Гей-Люссака с Висенте. Соседи сердятся, что мы шумим. Они вызывают полицию. Я выпрыгиваю в окно. Кромешная тьма. Добравшись до улицы Фельятинок, слышу за спиной шаги патруля: двое французских полицейских. Нахожу темный угол и, скорчившись, пересиживаю опасность».

Прыгать, прятаться, убегать от полиции: это большая игра, где главное — остаться в живых. Мириам не сомневается ни в чем, и, главное, в собственной неуязвимости.

— После войны у некоторых участников Сопротивления возник депрессивный синдром. Потому что никогда они так остро не ощущали жизнь, как в ежесекундной близости смерти. Думаешь, Мириам могла испытывать что-то подобное?

— Думаю, подобное наверняка испытывал мой отец. Висенте мучительно переживал возвращение к нормальной жизни. Ему нужно было жгучее ощущение риска.

Французская администрация скрупулезно выискивает блох, старается внести в реестр каждого еврея, живущего на французской земле, оккупанты же параллельно издают новые приказы, ограничивающие их свободу. Это медленная и эффективная работа. В период с конца 1941-го и в течение 1942 года евреи уже не могут удаляться от дома более чем на пять километров. Для них комендантский час начинается с восьми вечера; они не имеют права менять адрес. В мае 1942 года евреев обязуют носить на пальто четко видную желтую звезду, дабы полиции было легче проверить, соблюдается ли комендантский час и ограничения на передвижение.

В знак протеста студенты Сорбонны нашивают на пиджаки желтые звезды с надписью «Фило». Полицейские проводят аресты в Латинском квартале. Родители безумно напуганы: «Вы хоть понимаете, чем рискуете?»

Семья Рабиновичей заперта в деревне, им теперь нельзя путешествовать, нельзя покидать дом по вечерам, нельзя ездить на поезде.

Мириам и Висенте, напротив, могут перемещаться из Парижа в Нормандию и обратно. Туда они возят предметы первой необходимости, обратно — еду. Эти разъезды дают семье Рабиновичей возможность хоть как-то существовать.

Наиболее болезненна эта ситуация для Ноэми, ей тяжело видеть, как старшая сестра садится на поезд и отправляется в Париж вместе со своим молодым и красивым мужем.

Однажды вечером Мириам сидит на террасе кафе «Мартиниканский ром» на бульваре Сен-Жермен, 166, и выпивает с Висенте и его дружками. Уже поздно, комендантский час запрещает евреям находиться на улице после восьми вечера, но Мириам не хочет покидать веселую компанию, гогочущую в алкогольном угаре. Она уже совершеннолетняя, она замужем, она женщина, она хочет почувствовать кожей холодок свободы. Она закрывает глаза и запрокидывает голову, чтобы почувствовать, как обжигающий ром течет от губ к гортани.

Открыв глаза, она обнаруживает внезапно явившихся полицейских. Проверка документов. Она застигнута врасплох. Несколькими секундами раньше Мириам еще могла вскочить, выбежать — исчезнуть. А теперь она не успела даже глазом моргнуть, как попалась — конец, она на крючке. Она чувствует, как леденеют щеки, затылок, подмышки. Она словно тонет. И при этом почему-то хочется хихикать. Хмельной