Весенняя лихорадка. Французские каникулы. Что-то не так - Пэлем Грэнвилл Вудхауз

этой вечеринке. Позвал я гостей в честь Эйлин, Майк пришел и как-то так на нее поглядывал. Вы не замечали, как он смотрит на женщин? Такой, знаете, взгляд… А, что?

– Ничего.

– Вы хотели что-то сказать?

– Нет-нет.

– Значит, он на нее глядел, и мне это не понравилось. Конечно, они знакомы по Голливуду…

– Близко?

– Ну да. И когда она мне сказала вот это…

– Что именно?

– Я вам не говорил? Да, конечно, случая не было. Она сказала, что не выйдет за меня, пока у меня нет денег. Понимаете, она выходила замуж за бедных, и ничего не получалось. А сейчас, когда я лег, мне подумалось, что она крутит.

– Крутит?

– Финтит, – пояснил Стэнвуд. – Понимаете, вспомнил я вечеринку и этот самый взгляд… В общем, а вдруг она просто хочет от меня отделаться? Но сейчас я успокоился. Если вы за него выходите, значит, мне просто показалось.

Терри не разделяла эту наивную веру. Простодушный Стэнвуд успокоился, а она – нет. Ей припомнился Джеффри Харвест, непостоянный красавец. Он глядел и на нее, и на всех других. С болью подумав об этом, она вскрикнула и закрыла лицо руками.

– Эй! – заволновался Стэнвуд. – Что это вы?

Простодушные люди мыслят штампами. Когда добрая приятельница вскрикивает, словно умирающая утка, и закрывает руками лицо, они знают, что делать. Взволнованно спросив: «Эй, что это вы?», они по-братски ее обнимают. Когда Стэнвуд все это сделал, он услышал голос:

– Мистер Росситер!

В дверях стояла леди Алела, неприязненно глядя на происходящее.

Когда женщина строгих правил хочет в два часа ночи посмотреть, какие разрушения произвел ее пьяный отец, и видит младшую сестру в пижаме и халате с молодым человеком, тоже в халате и пижаме, она, то есть женщина с правилами, бывает очень суровой. Так оно и случилось, а потому Стэнвуд взвился ввысь, словно под него подложили тринитротолуол.

У таких, как он, есть заповедь, начертанная золотыми буквами: если честный человек скомпрометировал даму, он должен немедленно это исправить, не щадя затрат.

Тем самым он знал, что делать. Путаясь в полах халата и свалив по пути бюст покойного Гладстона [25] вместе с подставкой, он промолвил с неброским благородством:

– Не беспокойтесь, миледи. Мы помолвлены.

– Вот как? – откликнулась леди Адела, глядя еще суровей. – Не говорите ерунды. Какая помолвка? С моей сестрой вы познакомились вчера, за обедом.

Тут ей припомнилось, что муж бормотал что-то попозже, когда она мазала кремом лицо. Получалось, что Росситер – самозванец, поскольку совершенно не разбирается в марках.

Тогда она не обратила внимания, мало ли что бормочет муж, но теперь склонилась к тому, что гипотеза его интересна. Еще через мгновение она стала ее пламенной сторонницей. Конечно, Дезборо прав не бывает, но тут он не ошибся.

Примерно год назад, в Харрогите, она читала ежемесячный отчет дворецкого и сейчас ясно вспомнила одну фразу. Мервин Спинк сообщал, что Росситер-младший разбил очки, а потому нечаянно толкнул большую китайскую вазу.

Очки!

Посмотрев на Стэнвуда огненным взглядом, она спросила:

– Где ваши очки?

– Простите?

– Вы очки носите?

– Н-нет.

– Тогда КТО ВЫ?

– Стэнвуд Кобболд, – честно ответил Стэнвуд. Майк не ошибся в своих предсказаниях.

Леди Адела ахнула. Чего-чего, но этого она не ждала.

– Стэнвуд Кобболд?

– Да.

Как обычно бывает в запутанных случаях, леди Адела проверила его слова.

– Это правда, Терри?

– Правда.

– Кто же тот, другой?

– Друг Стэнвуда. Его фамилия Кардинел.

Леди Адела стала пунцовой. Ни одну хозяйку не обрадует такая весть, а ее – меньше прочих.

– Зачем же он назвался Кобболдом? – опять обратилась она к ночному гостю.

Стэнвуд откашлялся, развязал пояс халата и завязал заново. Кроме того, он почесал подбородок и коснулся рукой затылка.

– Понимаете… – начал он.

Терри догадалась, что сейчас он расскажет историю графа и кухарки, и побыстрее вмешалась в беседу:

– Стэнвуд не мог покинуть Лондон, у него дела… Благодарный за помощь, он это подтвердил, – …и мистер Кардинел предложил его заменить.

– Вот-вот!..

– …Они поспорили, что никто не догадается…

Терри замолчала. Несмотря на поддержку, ей казалось, что объяснения неубедительны.

– Ну, такая шутка, – неуклюже прибавила она.

Дочери графов не фыркают, но леди Адела издала очень похожий звук.

– Шутка?

– А потом Стэнвуд все-таки смог приехать…

Терри снова помолчала.

– …и приехал.

Как ни странно, сестра вроде бы смягчилась, словно возобладало ее лучшее «я». La chatelaine [26] одарила гостя улыбкой.

– О, понимаю! – лукаво заметила она, несказанно удивив Терри, которая никогда не видела ее лукавой. – Вы не могли выдержать разлуки. Я угадала?

Стэнвуд с трудом проговорил:

– Д-да.

– И Спинк предложил, чтобы вы представились Росситером?

– Д-д-да…

– Сегодня же с ним поговорю, – сказала леди Адела, подходя ближе к прежней манере. – На вас я тоже сержусь, мистер Кобболд.

– Э-э…

– Но не очень. А теперь – идите к себе.

– Э-э-э…

– Мне надо побеседовать с Терри. Спокойной ночи. Беседа сестер была краткой.

– Ну, знаешь!

Терри молчала.

– Странная ты все-таки. Но я не сержусь. Я рада.

Леди Адела обняла младшую сестру и нежно ее поцеловала.

– Дезборо говорит, – пояснила она, – что у его отца миллионы.

Глава XIX

Солнце нового дня позолотило древние стены Биворского замка. Часы над конюшней мелодично пробили девять раз. Лорд Шортлендс, входя в столовую для завтраков, увидел Дезборо и вздохнул. Хотя мысли его были тяжки, он надеялся побыть наедине с ними.

– О, привет! – сказал Дезборо. – С добрым вас утром.

– Добрым утром… – отозвался граф.

Голос его был тускл, лицо бледно, ибо он почти не спал. Мало что препятствует сну больше, чем крах всех надежд. Забросив в ров свои орудия, Огастес обрек хозяина на бессонницу. С двух часов ночи злосчастный пэр ворочался в постели, на мгновение отключаясь и тут же просыпаясь снова. Так и шло до того часа, когда приличная птичка приступает к ловле червей [27].

– Какая погода, а? – не унимался зять. – Бекона не берите, подгорел.

– Да? – произнес граф, равнодушный к чужим несчастьям.

– Просто уголь, – продолжал тот. – Слава богу, миссис Пентер сегодня вернется.

Граф совсем опечалился. Он знал, что она вернется, и думал порадовать ее счастливыми новостями, но Огастес разрушил мечту. Оставалось налить себе кофе, достаточно черного, но не чернее этих дум.

Завтракали в замке по обычаю предков. В обычном состоянии лорд начал бы с овсянки, перешел к копченой рыбе, колбаскам, яичнице, бекону и, наконец, к мармеладу. Судите сами, что он чувствовал, если взял только тостик, хотя славился утренним аппетитом. Друзья нередко говорили: «Что-что, а позавтракать он умеет».

Когда он снова налил себе кофе, Дезборо, оторвавшись от