У нас на Севере - Николай Васильевич Угловский

укоряют. А толк какой? Выходило, что в чужом глазу соринку видим, а в своем бревна не замечаем, — Голос ее окреп, серые глаза стали строже. — Верно, правление виновато, но давайте и себя спросим: так ли мы работаем, как надо? Ну, хоть ты, Евдокия, скажи…

— Чего я буду говорить? — вспыхнула одна из молодых доярок, низенькая толстушка с румяным круглым лицом и широко расставленными сердитыми глазами. — Тебе хочется, так высказывайся.

— Не охотница я высказываться, да уж коли встала — скажу. Про то скажу, что мы и без правления могли бы сделать, а не делаем. Навозом наши коровы обросли — это не наших рук дело? Пригонят их вечером, наелись ли они, нет ли — нам и горя мало. Травки им редко кто подбросит, некогда — о своей худобе забота. А доим как? Кто не поленится, тот на пастбище днем сходит, да и то не каждый раз. В других колхозах скот и ночует в лагере — долго ли навесы сделать? — а мы его гоньбой замучили. Бывает, выгоним часов в восемь, а в шесть уж обратно во двор. Откуда же удоев ждать? Я вот стала клевер да гороховину косить, своих коров подкармливать, а мне говорят: га, ей больше всех надо, опять на выставку захотела… Какая уж там выставка, не до этого. А раз новый председатель сказал: косите горох, не жалейте, пока он нежный да сочный — значит, всем это надо делать. Да и трава для подкормки найдется. Почему же мы этого не делаем? Сами видите — горох-то мне сразу по два литра прибавил. Ну, механизация, это, понятно, враз не сделаешь, но Антон Иванович давеча мне сказал: будет и механизация, шефы помогут. А мы, к слову сказать, как иногда рассуждаем? Подайте нам все, а там поглядим. Для иных, чего уж греха таить, только та и корова, которая в своем хлеву. Ей и пойло, и травка на ночь, и уход, а которая на общем дворе — ей, бедной, ничего разве не надо? Вот когда мы сами начнем за общее дело болеть, тогда и с правления можно все потребовать… Да и то, — добавила Анна Михайловна с посветлевшими глазами, — будто уж и заботы о нас нет? Когда аванс получали, ты, Дуська, первая обрадовалась: вот, дескать, спасибо Антону Ивановичу, вспомнил про нас. Другие только обещаниями нас кормили, а он взял да и выдал. Помните, как он сказал? Сейчас вы все по 5 копеек за выдоенный литр получаете, а план будете выполнять — вдвое больше получите, а если сверх плана — то и в пять раз. Вот я и думаю: раз председатель сказал — так и будет… Это, по-вашему, не забота?

— А мы и не отказываемся, — сказала Дуся. — Только где он денег-то столько возьмет? Может, их год ждать придется.

— Будем побольше молока надаивать — и деньги появятся, — ответила Анна Михайловна.

— Вот ты сказала: с себя, дескать, надо начинать, — сухо заговорила Татьяна Андреевна. — Выходит, по-твоему, с правления и требовать нечего?

— Как это нечего? — возразила Анна Михайловна. — Да как мы требовали-то, Татьяна Андреевна? Так, пошумим промеж себя, а чтоб добиться чего — этого не было. Ну, правда, когда и говорили, то слушали нас худо, все по-старому оставалось. Теперь, при новом-то председателе, знать, по-другому будет. Вот и животехника нам прислали — тоже подмога (Клава и Татьяна Андреевна не могли скрыть улыбки: очень забавным показалось им это неожиданное и в то же время многозначительное слово «животехник»). Только я опять повторяю: самим надо лучше работать. А то вот вчера Дуська прогуляла где-то, утром совсем не пришла, какую корову успели подоить, какую, может, и нет — ладно, сойдет… А раз ты здесь бригадир, значит, должна за порядком смотреть, спрос с нее учинить.

— Я ей сделала замечание, а что же еще? Может, коров надо было за нее доить? — изогнув черную бровь, с вызовом сказала Татьяна Андреевна.

— Замечаний-то у нее, поди, уж сто набралось…

— Так что же, выгнать ее?

— Я и сама уйду, — крикнула Дуся. — Давно прошусь, чего же не отпускаете?

— Никуда ты не пойдешь, не кричи. А исправляться надо, до каких пор в бирюльки будешь играть? — строго сказала Анна Михайловна и села. Дуся яростно взглянула на нее, однако промолчала.

— Вы будете говорить? — официальным тоном обратилась к Клаве Татьяна Андреевна.

Клава кивнула, перебирая в уме, что же сказать. Конечно, настроение у доярок сейчас иное, чем в начале, но ясно, что Анна Михайловна не смогла убедить их до конца. Слишком уж неожиданно и непривычно то, что от них требуют. Да и сама Анна Михайловна опять потупила глаза, словно стыдясь собственной смелости. Но, так или иначе, Клава не сомневалась, что старая доярка поддержит ее, а это многое значило. И Клава сказала:

— С сегодняшнего дня, девушки, мы часто будем вот так собираться и сообща решать, что надо сделать, чтобы удои не падали, а росли. Во-первых, заведем строгий учет — кто сколько надоил и от какой коровы. Зеленую подкормку введем обязательно — без нее все наши старания пользы не принесут. Вы и сами понимаете это… Утреннюю дойку будем заканчивать в половине шестого, не позже…

Ее перебило сразу несколько голосов:

— А дом на кого бросить?

— Другие в девять часов на работу выходят, а мы, значит, на особицу?

— Печку истопить, скотину прибрать — все сама, помощники-то у меня еще под стол бегают. Что же мне, разорваться?

— Вам дородно одной-то: туфельки обула и готова…

Все это тоже было знакомо Клаве: недаром она выросла в деревне. Столь явное противодействие придало ей решимости. Переждав гомон, она тем же ровным голосом повторила:

— Утреннюю дойку будем заканчивать к половине шестого, иначе никак нельзя. В общем, девушки, дел много. Не сделаем мы — кто же за нас сделает? Начнем сперва с распорядка дня, а там и за остальное. Ваши претензии я правлению передам, станем добиваться, чтобы они были выполнены. Все в наших руках. Неужели не осилим?

Клава с надеждой оглядела доярок. Ответом ей было тягостное молчание. Затем произошло то, чего Клава никак не ожидала: доярки, сидевшие ближе к дверям, поднялись, поспешно стали расходиться. Вышла из молокоприемной и Анна Михайловна…

XV

До сих пор Клава думала, что все самое тяжелое и мрачное, что могло случиться в ее жизни, уже случилось, пережито и не повторится никогда. Она считала себя теперь достаточно опытной, у нее была ясная цель, вернее, две цели, слившиеся в одну, — работая, воспитать сына, вырастить из него честного, хорошего человека. Клава определила эту цель давно,