Футбол 1860 года. Объяли меня воды до души моей… - Кэндзабуро Оэ

– Это потому, что Така хочет снова пустить корни, а у меня, кажется, и корней-то никаких нет, – ответил я с горечью, испытывая отвращение даже к собственному голосу.

– Хоси критически относится к стремлению Така сдружиться с местной молодежью.

– А разве он вместе с Така не помогает молодежной группе?

– Хоси всегда, всей душой вместе с Така, что бы тот ни делал. Поэтому и сейчас хоть он и недоволен, но виду не показывает. Уж не ревнует ли он его к новым приятелям?

– Все дело в том, что Хоси, еще совсем недавно живший в деревне, питает к местной молодежи и любовь, и ненависть. Он прекрасно сознает, что представляют собой крестьяне, и поэтому не может верить им с таким же прямодушием, как Така, уже почти позабывший деревенскую жизнь.

– У тебя, Мицу, такое же чувство? – спросила жена, но я не ответил.

Мы стояли у каменной ограды, и до нас долетали угрожающе громкие выхлопы ситроена, голоса Такаси и его приятелей; наконец, оставив после себя разнесшееся по всей долине эхо, они растаяли в очерченном высоким лесом прямоугольнике неба. А после того как растаял внезапно, точно эхо, и сам ситроен, над замерзшей в неподвижности утренней долиной взвился удивительно яркий, желтый треугольный флаг. Это был великолепный флаг, развевавшийся на флагштоке винного склада, принадлежащего семье Дзёдзо, роду такому же древнему, как и наш: во время восстания 1860 года только две усадьбы – их и наша – подверглись нападению. Теперь Дзёдзо уехали из деревни, и склад, который они продали, превращен в универмаг самообслуживания.

– На флаге вышито три S и два D, – сказал я, заинтересовавшись, – что это за сокращение, хотел бы я знать.

– Self service discount dynamic store – вот это что. Прочла вчера в рекламе, вложенной в местную газету. Метод торговли, заимствованный, видимо, в Америке ездившим туда владельцем универмагов самообслуживания. А если даже эта английская фраза изобретена самими японцами, все равно прекрасные слова, обладающие огромной притягательной силой, – сказала жена каким-то странным тоном.

– Ты действительно поражена? – спросил я, роясь в уголках своей памяти, слабо запечатлевающей все происходящее в деревне, силясь вспомнить, поднимают ли этот флаг каждое утро. – Мне кажется, этот флаг я вижу впервые.

– Сегодня распродажа – потому, наверное, и вывесили. Дзин говорит, что в дни распродажи сюда стекаются покупатели не только из горных деревушек, но даже приезжают на автобусе из дальних деревень.

– Во всяком случае, король супермаркета – человек, видимо, весьма оборотистый, – сказал я, вдруг устрашившись развевающегося на ветру треугольника флага.

– Безусловно, – согласилась жена, но я почувствовал, что она поглощена какой-то другой мыслью. – Если все деревья в лесу, пораженные морозом, будут гнить на корню, смогут ли жители деревни вечно противостоять этому запаху?

Заинтересованный ее словами, я стал оглядывать подступающий со всех сторон лес и, сраженный предчувствием, что вот-вот на меня нахлынет страшное воспоминание, поспешно перевел взгляд на землю, где начали крошиться кристаллики льда. Мое замерзшее дыхание устремлялось вниз и потом, замерев, еще долго, не тая, растекалось в стороны. И я почувствовал, как воскресает воспоминание об отвратительном, удушливом запахе от груды мясистых деревьев и декоративных растений, гниющих оттого, что их побил мороз. Дрожа всем телом, я стал торопить жену:

– Ну ладно, пойдем спокойно позавтракаем.

Но не успела жена, повернувшись, сделать и шага, как ледяная корка под ее ногами хрустнула, и, потеряв равновесие, она упала, выпачкав руки и колени. После долгого ночного пьянства у нее, видимо, нарушилось чувство равновесия – ей изменили силы не только физические, но и духовные. Может быть, жена тоже вспомнила отвратительный запах, и это еще больше притупило чувство равновесия. Ее повалило на землю привидение, принявшее вид пожухлых листьев декоративных растений у нас дома, в Токио.

Выйдя замуж, жена устроила у выходящего на юг окна в кухне, служившей нам и столовой, застекленную теплицу площадью три с половиной метра и разводила там пальмы, разные виды папоротника, орхидеи. Когда зимой предсказывали похолодание, она на всю ночь зажигала газовую плиту и каждый час вставала, чтобы впустить согретый воздух в свою крохотную теплицу. Я предлагал ей компромиссное решение: либо оставлять щель в стеклянной раме, отгораживающей теплицу, либо ставить туда жаровню, но жена, с детских лет запуганная ворами и пожарами, и слушать об этом не хотела. Благодаря стараниям жены теплица с пола до низкого потолка была буквально погребена в пышной, густой зелени. Но этой зимой жена, засыпавшая лишь после обильной выпивки, не могла всю ночь следить за теплицей, да и я сам боялся подпускать ее, пьяную, к газовой плите. И вот однажды радио сообщило о надвигающихся массах холодного воздуха. Мы ждали этого с трепетом, как маленькое слабое племя ждет приближения могучей армии врага. Рано утром после невыносимо холодной ночи я заглянул через стекло в теплицу и увидел, что все листья на растениях покрыты черными пятнами. Они совсем не выглядели уродливыми. Листья были поражены, но еще не увяли. Отодвинув дверь, я вошел внутрь и был потрясен, только там осознав истинные размеры бедствия, постигшего растения. Я был потрясен резким запахам, похожим на запах мокрой псины, распространившимся по всей теплице. В моем сознании, угнетенном этим запахом, пальмы справа и слева от меня с расплывчатыми темно-зелеными пятнами на листьях были похожи на умирающих стоя могучих исполинов, а склонившиеся к моим ногам темные груды орхидей казались больными пушистыми животными. Собравшись с духом, я вернулся в спальню и снова заснул, но и во сне меня преследовал запах псины, точно облепивший всего меня. Когда я снова встал около полудня, от жены, молча евшей свой поздний завтрак, тоже исходил уже знакомый мне запах псины, и я подумал, что она, видимо, провела немало горьких минут в теплице. С тех пор как жена стала все глубже погружаться в пьянство, симптомов запустения в нашем доме появлялось все больше, но такого угнетающего, убийственного запустения еще не было. Преодолев отвращение, я заглянул через стеклянную дверь теплицы – в лучах разгоревшегося солнца черные пятна уже поглотили листья целиком, и они поникли на ветвях, как ладонь на сломанном запястье, – растения на глазах умирали.

Действительно, если все деревья в лесу, окружающем долину, будут поражены морозом, то жителям деревни покажется, что их обволакивает запах псины, исходящий от десятков миллионов собак, и тогда люди, приноровившись к этому запаху, ставшему для них обыденным,