История Глории - Стейс Крамер

я понимала, что они совсем близко, они знают, что я ранена и далеко уйти не смогу, поэтому специально притихли, стали вслушиваться в тишину; стоит только пискнуть, как меня найдут. У самого берега росло огромное дерево. Ввиду каких-то обстоятельств оно значительно отклонилось от своей оси, часть корней рассталась с землей. Мы с Вашингтоном гуляли здесь, я знала это место. Я подползла к тому дереву, пробралась сквозь его оттопыренные корни в углубление, что осталось после них.

Люди Север уже вовсю прочесывали берег. Я слышала их шаги, нервные перешептывания. Один из них подошел к моему укрытию, я крепко зажмурилась, задержала дыхание. Кафельная комната, Темные улицы, сотни убитых людей, кровь и крики, боль и запредельный страх – все это воспитало во мне выдержку, ту неведомую силу, что проявлялась в самые безнадежные минуты моей жизни. Именно эта сила не дала мне закричать в тот момент, когда меня почти нашли. Вскоре посланник Север продолжил поиски, присоединившись к остальным. Все ушли так далеко, что их шагов уже не было слышно. Нужно было выбираться и бежать обратно к дороге, но я уже не могла пошевелиться. Я смотрела вверх. Все черным-черно. Я ждала, когда же станет легче. Я понимала, что это конец. Тот самый конец, который я так рьяно ждала, будучи глупой шестнадцатилетней девчонкой.

«Как же сильно хочется жить, когда конец неизбежен».

Я коснулась живота. Ты никогда не увидишь солнце, не прогуляешься босой по горячему асфальту, не испытаешь трепетное волнение при первом поцелуе… Ты умрешь здесь, со мной, совсем скоро. Наши сердца перестанут биться, мы погрузимся в вечный сон. И если там есть жизнь – загробная, в которую мне так хочется верить, – то мы обязательно с тобой встретимся.

А если нет, то я хочу, чтобы ты знала… Я люблю тебя, моя маленькая жизнь. Я люблю тебя.

– Прости… – прошептала я.

48

Она мне снилась каждую ночь. Я нырял в ее объятия, прижимал к себе, кружил, смеялся. Сны казались мне такими реалистичными, что когда я просыпался и не обнаруживал ее рядом с собой, то в панике вскакивал с постели, звал ее… А потом, когда мне все же удавалось переступить ту призрачную грань между сном и реальностью, я вновь возвращался в пустую постель и старался больше не засыпать. Невыносимо было чувствовать каждый раз эту пустоту. Вот так я и существовал в тюрьме. Я не узнавал сам себя. Превратился в желе, блин.

До нее я не знал, что такое любовь. Честно, девушек было полно: интересных, красивых, смешных. Но никто из них не цеплял, утром я уже не помнил их имен. Не понимаю, что именно меня привлекло в Глории. Когда я ее впервые увидел, то подумал: «Хм, хорошенькая, но странная». Потом она меня начала бесить. Ну еще бы, смотрит как на плебея. Я тут ей и улыбочку, и взгляд не отвожу, и уже не знаю, как показать себя во всей красе, а она – ноль эмоций. Ох, как же она раздражала меня! Но больше всего меня раздражало то, что я постоянно думал о ней, слышал ее голос, даже когда ее не было рядом, смотрел на других девушек, которые с ума сходили по мне, и представлял ее, а еще почему-то думал о ее микроскопической родинке у правого краешка верхней губы. Целую других девушек, смотрю на них и не понимаю, что с ними не так? Вроде интересные, вроде красивые и смешные. Но что-то не то. Слушать их не хочется, смотреть на них не хочется, трогать не хочется, и плевать, что у этой третий размер груди, а у той задница тверже, чем сталь. Глория меня не привлекает, успокаивал я себя. Не привлекает. Она обычная малолетка, таких полно. Ничего особенного. Хотя как «ничего особенного»? Она так прикольно хмурится, улыбка у нее запоминающаяся, взгляд вечно загадочный, никогда не знаешь, о чем она сейчас думает, и еще эта родинка над губой! Я понял, что попал. Мой мир сузился до одной безумной девчушки. Ничто вокруг уже не вызывает восторга, все блекнет. Она – потрясающее Солнце, а я – маленькая, убогая планеточка, что вращается вокруг нее. Без нее жизни нет.

Днем в тюрьме еще можно себя чем-то занять, но ночью… В сердце вновь зашевелилась печаль. Я здесь – она там. Совершенно одна. Выдержит ли она все это? Если я здесь с ума схожу, то что творится с ней? Моя маленькая, хрупкая… Умоляю, будь сильной! Прошу тебя, не переставай верить в то, что все эти трудности временны. Я выберусь отсюда любым способом. Я найду тебя.

Глория, я найду тебя, ты только держись. И верь.

– Реджи, к тебе пришли.

Я курил у запасного выхода, обернулся, увидел своего напарника.

– Кто?

– Не знаю, они не представились. Но поторопись, парни нервные.

Я сделал последнюю затяжку, резко распрощался с дымом, кинул несчастный огрызок сигареты в лужу и зашел в здание. Голова трещала после бессонной ночи, мерзкий привкус табака засел во рту, стало подташнивать. Я открыл дверцу своей кабинки, где мне приходилось дежурить, и застал внутри трех парней.

– Привет, Реджинальд, узнал?

Еще бы я вас не узнал. Ваши рожи трудно забыть. Передо мной сидели люди из «Батчерс». Я на миг почувствовал испуг, такой резкий и прошибающий, словно до этого я шел в темноте, осторожно ступая вперед, и тут вдруг – бац! – и пропасть.

Я кивнул.

– Присядь, разговор у нас будет непростой.

Мне ничего не оставалось, как повиноваться.

– Реджи, благодаря кому ты разгуливаешь на свободе?

Рот будто скотчем заклеили, я сидел и не мог вымолвить ни словечка.

– Отвечай!

– Благодаря Моро.

– Правильно. И какое у него было условие?

– Я должен был отработать. И я все сделал.

– Нет, Реджи, ты отработал лишь половину, а потом сбежал с девчонкой из «Абиссали». Моро очень недоволен тобой. Он приказал нам найти тебя и убить.

Он, наверное, ожидал, что я в страхе посмотрю на него, всплакну, упаду на колени и стану молить о пощаде, но я все продолжал делать вид, что абсолютно спокоен, хотя внутри все напряженно пульсировало.

– А затем передумал. Парень ты все-таки толковый. Поэтому Моро дает тебе последний шанс. Ты снова в команде.

Я снова не шевелился, хотя тут уже стоило бы. Волнение тысячью сороконожками расползлось по мне.

– Кстати, симпатичная у тебя подружка. Вы ждете наследничка, поздравляем.

Тут мы столкнулись взглядами. Он двинулся ко мне.

– Реджи, ты