Испанская баллада - Лион Фейхтвангер

Подумав, донья Леонор сказала:

– Если вы оба мне поможете, я напишу ему письмо.

Дон Иегуда заметил еще более вежливым тоном:

– Опасаюсь, письмом здесь не обойтись.

Донья Леонор удивленно вскинула брови.

– Мне что же, самой отправиться в Сарагосу? – спросила она.

Дон Манрике поспешил прийти на помощь Иегуде.

– Другого средства, пожалуй, нет, – сказал он.

Донья Леонор молчала, и вид у нее был надменный и неприступный. Дон Иегуда забеспокоился, что гордость королевы окажется превыше рассудка. Но наконец она вымолвила:

– Я подумаю, что я могу сделать, не запятнав чести Кастилии.

Она ничего не говорила дону Альфонсо, ни в чем его не упрекала, она ждала, пока он сам заведет разговор. И в самом деле, он вскоре начал жаловаться:

– Не понимаю, что с ними со всеми случилось. Поглядывают на меня как на больного. Неужели я должен отвечать за то, что паршивый мальчишка сбежал! Во всем виноват его папаша – плохо воспитал сынка.

– Он еще так молод, – примирительно заметила донья Леонор. – Не стоит принимать близко к сердцу его неучтивость.

– Ты, как всегда, добра, донья Леонор.

– Наверное, я тоже немножко виновата. Возможно, мне следовало раньше поговорить с ним о ленной присяге. Что, если я попробую исправить свою ошибку – съезжу в Сарагосу и выясню это недоразумение?

Альфонсо удивленно вскинул брови.

– Не слишком ли много чести для такого сопляка? – спросил он.

– И все-таки он король Арагона, – возразила Леонор, – и мы собирались обручить с ним нашу инфанту.

Альфонсо ощущал легкое раздражение и очень большое облегчение. Как хорошо, что у него есть Леонор. Незаметно, без громких слов пытается она выправить то, что пошло вкривь и вкось.

– Ты как раз такая королева, какой нужно быть в наше время, когда в ходу уловки и обходные пути, – сказал он. – Я всегда был и всегда останусь рыцарем. У меня нет терпения. Тебе бывает нелегко со мной.

Но еще более внятно, чем эти слова, говорило о радости и признательности дона Альфонсо его лицо, просиявшее счастливой мальчишеской улыбкой.

Прежде чем отправиться в Сарагосу, донья Леонор снова посоветовалась с Иегудой и доном Манрике де Ларой. Они сошлись на том, чтобы предложить арагонцам следующее: Кастилия выведет свой гарнизон из Куэнки и примет на себя обязательство в течение двух лет не посылать военные отряды к границам графства Кастро, а Арагон, со своей стороны, обязуется воспретить Гутьерре де Кастро дальнейшие враждебные выходки. Если этот Кастро признает себя вассалом Арагона, Кастилия не станет возражать, однако от своих притязаний не откажется. Что же касается верховенства Кастилии над Арагоном, этот вопрос остается открытым, а состоявшейся в Бургосе церемонии незачем придавать слишком большое значение: ведь обязательство оказывать соседям помощь и защиту, взятое на себя кастильским королем, вступит в силу лишь тогда, когда Арагон уплатит причитающиеся в таких случаях сто золотых мараведи, – между тем Кастилия не настаивает на этой выплате.

В Сарагосе молодой король принял донью Леонор чрезвычайно учтиво, однако не скрыл от нее, что горько разочарован недавними событиями в Бургосе. Королева не стала оправдывать своего Альфонсо, зато рассказала, как угнетает его долгое перемирие с Севильей, заключенное по совету чересчур осторожных министров. Кастильский король всем сердцем желает искупить поражение, нанесенное ему Севильей, и во славу Креста одержать новые победы над неверными. Добиться этого в счастливом союзе с Арагоном, который казался легкоосуществимым, было бы намного проще, и в своей рыцарской пылкости ее супруг излишне поторопился. Она понимает обоих государей – и дона Альфонсо, и дона Педро. Она смотрела ему в глаза так открыто, так сердечно, по-матерински, по-женски.

Дону Педро в беседе с великодушной и привлекательной дамой с трудом удалось сохранить вид неприступного достоинства, подобающий оскорбленному рыцарю. Он сказал:

– Ты, о госпожа, смягчаешь поругание, какому подверг меня твой супруг. И я признателен тебе за это. Вели своим советникам переговорить с моими.

Прощаясь с доном Педро, донья Леонор в столь же милых, женственных выражениях, как в прошлый раз, намекнула на возможность более тесного союза между королевскими фамилиями Кастилии и Арагона. Дон Педро опять покраснел.

– Я почитаю тебя, госпожа, – ответил он. – Когда ты впервые одарила меня благосклонной улыбкой, в сердце моем расцвела радость. Но ныне воцарилась суровая зима и все заледенело. – С видимым усилием он продолжал: – Ради тебя, о госпожа, я велю своим советникам согласиться на предложения Кастилии. Я буду соблюдать мир с доном Альфонсо. Однако альянсу не бывать, он сам его разбил. Я не хочу, чтобы он стал моим тестем. И отправляться в поход вместе с ним я тоже не собираюсь.

Донья Леонор вернулась в Бургос. Дон Альфонсо хорошо понимал, чего ей удалось добиться: война предотвращена.

– Ты умница и настоящая дама, Леонор, – похвалил он. – Ты моя королева, ты моя жена.

Той ночью дон Альфонсо любил жену, родившую ему трех дочерей, не менее страстно, чем в ту первую ночь, когда познал ее.

Глава 5

Почти полтысячелетия владели мусульмане Иерусалимом, но наконец Готфрид Бульонский во славу Креста отвоевал у них сей город и основал там Иерусалимское королевство. Однако господство христиан продлилось лишь восемьдесят восемь лет, теперь город вновь перешел в руки мусульман.

В том походе на Иерусалим предводительствовал Юсуф, прозванный Саладином[60], султан Сирии и Египта, а сражение, в котором он одержал решающую победу, состоялось близ горы Хаттин, на запад от Тиверии. Очевидцем сей битвы был мусульманский историк Имад ад-Дин. Он был другом Мусы ибн Дауда и подробно описал ему это событие в письме.

«Вражеские латники, – сообщал он, – были неуязвимы, пока оставались в седле, ибо железные кольчуги покрывали их с головы до пят. Но стоило сразить коня, погибал и всадник. В начале битвы они походили на львов, а когда все было кончено, уподобились разбегающейся отаре овец.

Ни одному из неверных не удалось уйти. Было их сорок пять тысяч; в живых не осталось и пятнадцати тысяч, и те были взяты в плен. Все попались к нам в руки – сам король иерусалимский и все его графы и вельможи. Веревок от палаток не хватало, чтобы их вязать. Я видел тридцать или сорок из них, ведомых на одной веревке, я видел более ста пленников под охраной одного нашего воина. Все это зрели мои благословенные очи. Погибло около тридцати тысяч врагов, но и в плен попало великое множество. Я видел, как наши продавали пленного рыцаря за пару сандалий. Уже целое