Сакура любви. Мой японский квест - Франсеск Миральес

До поездки оставалась неделя, и я решил, что должен раздобыть как можно больше информации, чтобы паломничество вместо другого человека обрело хоть малейший смысл.

Как отправную точку я выбрал путеводитель «Lonely Planet»[5], затем нашел опус Эктора Гарсиа «Гик в Японии»[6]. На разных форумах писали, будто это самое полное руководство для понимания основ того мира, куда я сейчас собирался ехать вслепую.

Сложив обе книги в сумку-шопер, я вышел из магазина. Оставалось одно дело, нелегкое, но необходимое: объяснить отцу, что я прогуляю две недели занятий в университете, потому что должен мчаться на другой конец света. Хоть мне уже исполнилось восемнадцать в начале учебного года, все равно нужно было все ему рассказать, а потом перетерпеть, когда он начнет метать громы и молнии.

Находясь в постоянном нервном напряжении, я не мог ждать, пока отец явится домой за полночь, и отправился прямиком в ресторан.

Когда я пришел, до наплыва народа к ужину оставалось еще пара часов. Отец за барной стойкой протирал бутылки граппы, лимончелло, амаретто и прочих ликеров, которые с гарантией обеспечат вам неслабое похмелье.

– Что ты тут делаешь? Не иначе, деньги понадобились… – улыбнулся он, обрадованный моим визитом.

– Нет, папа. Я должен тебе кое-что рассказать. Пять минут найдется?

– Даже десять…

Опираясь объемистым брюшком на стойку, он с удивлением слушал про посылку, перевернувшую мою жизнь. Против своего обыкновения, он ни разу не перебил меня и даже не попытался вставить словечко.

Отец лишь молча смотрел на меня, словно ожидая, что я первым выскажу свое мнение об этой абсурдной затее.

– Я поеду, пап… Понимаю, что это полное безумие… и понятия не имею, что мне делать одному в Японии, но это было последним ее желанием. В конце концов, речь идет всего лишь о нескольких… – добавил я, не осмеливаясь упомянуть о странном списке.

Отец откашлялся и заговорил; от его слов я остолбенел.

– По-моему, Энцо, это очень хорошо. По большей части все, что мы делаем, лишено смысла, мы лишь тянем свою лямку, чтобы выжить. Даже если твоя поездка обернется сущим кошмаром, все равно за эти две недели ты узнаешь больше, чем за все прожитые годы. Посмотри на меня… – заключил он, кладя руку мне на плечо. – Каждый мой день похож на предыдущий. А у тебя еще есть время спастись.

Ён (4)

四

После недолгой пересадки в Вене, когда мне пришлось галопом нестись по аэропорту, я успел на свой рейс в Токио и внезапно осознал, что пути назад уже нет.

Стюардессы восточного вида, с безупречным макияжем, приняли с поклоном мой билет японских авиалиний «ANA»[7]. В каком-то смысле я ощутил себя в Японии еще до того, как самолет оторвался от земли.

На соседнем месте сидела тщедушная старушка, которая приветствовала меня еле заметным кивком. На экране передо мной появилась информация, что полет продлится более одиннадцати часов. Мне еще не доводилось летать так долго, так что я закрыл глаза, собираясь подремать и таким образом хоть немного убить время. За последние дни мне толком не удалось поспать – я вновь и вновь представлял, будто тот кошмар, из-за которого я оказался в самолете, – лишь плод моей болезненной фантазии. Усталость сморила меня, и я очнулся от забытья лишь через пару часов, когда появилась элегантная стюардесса с кукольным личиком.

– Японский ланч или европейский? – спросила она мелодичным голосом на идеально правильном английском.

– Японский… – попросил я, решив как можно раньше окунуться в ту атмосферу, которую сам не выбирал.

Поглощая содержимое принесенной коробочки – рис, салат из водорослей, эдамаме[8] и суховатая рыба, – я бросил взгляд в иллюминатор. Если верить траектории на экране, мы вошли в воздушное пространство России.

Быть может, поэтому из огромной фильмотеки на борту я выбрал русскую картину о некоем рокере Викторе Цое, ушедшем из жизни в тысяча девятьсот девяностом, – это имя мне ничего не говорило. Согласно анонсу, группа «Кино» сотрясала устои общества в Советском Союзе на гребне «новой волны»; певец погиб в двадцать восемь лет в автомобильной аварии под Ригой. После этого события шестьдесят пять русских подростков покончили с собой.

Машина рокера врезалась в автобус, и в искореженном салоне потом нашли кассету с записью голоса для следующего диска. Его товарищи по группе позднее добавили музыкальную аранжировку, и этот посмертный диск получил как нельзя более подходящее название: «Черный альбом».

Черно-белый фильм «Лето» рассказывает о той поре, когда Виктор Цой только зарабатывал популярность. За год до начала перестройки он знакомится на пляже с Майком Науменко, лидером группы «Зоопарк», который к тому времени уже играл в Ленинградском рок-клубе под бдительным надзором КПСС.

Несмотря на то что Наташа, жена Майка, полюбила молодого Виктора и честно рассказала об этом мужу, оба музыканта продолжали поддерживать пуленепробиваемую дружбу.

– Я бы хотела целоваться с Виктором, – объявила она Майку.

– Ну так целуйся на здоровье. Тебе что, письменное разрешение с печатью нужно?

Старушенция на соседнем кресле вздрогнула, услышав, как я расхохотался над этим диалогом. А потом снова уставилась в свою книгу на японском.

Хотя любовный треугольник между Наташей и обоими пионерами русского рока грозил разрывом, в результате так ничего и не произошло.

В одной из сцен в конце фильма Майк выговаривает жене за отношения с Виктором, хотя он и дал ей карт-бланш.

– Да мы только пару раз поцеловались и еще держались за руки, – говорила Наташа, на что Майк с грустью ответил:

– Держаться за руки опаснее, чем все остальное.

Картина заканчивается дебютом «Кино», группы Виктора Цоя, в Рок-клубе.

Под впечатлением от этих ста двадцати восьми минут великолепия и красоты, я досмотрел до конца финальные титры. Закрыв глаза, я мысленно вернулся на тот необъятный пляж, где молодые люди пили и играли на гитаре… А с наступлением ночи прыгали через костер и голышом купались в море.

Подобная жажда жизни была свойственна скорее Амайе, нежели мне. Возможно, потому, что с десяти лет я жил с отцом и постепенно заразился от него покорностью и меланхолией; я пребывал в некоем летаргическом сне и только сейчас начинал это осознавать.

Быть может, необычный подарок, смысл которого постепенно мне открывался, – не просто путешествие мечты умершей девушки, а способ пробудить к жизни того, кто до сей поры старался лишь выживать. «Наверное, – подумалось мне, – в глубине души