Я не прощаюсь - Хан Ган

Ознакомительный фрагменттриста метров, можно было дойти до моста, под которым разложилась пустая площадка, где люди иногда катались на роликах. Мне, с моим беззащитным телом, эта дорога всегда казалась далёкой. Меня не покидала мысль, что на крышах зданий с противоположной стороны дороги снайперы целились в прохожих. Конечно же я понимала, что о таком даже думать было довольно абсурдно.

Весной 2013 года мне всё труднее становилось спать и дышать – в один день дочь даже как-то сказала мне, что я как-то не так дышу. Одной ночью я проснулась от испуга в первом часу и, оставив свои тщетные попытки снова уснуть, отправилась за водой в магазин. У дороги я бессмысленно ждала зелёного света – не было ни людей, ни машин – и смотрела на ярко освещённый круглосуточный магазин по ту сторону дороги. Очнувшись от наваждения, я заметила, что вдоль пешеходной дороги на противоположной стороне в мёртвой тишине ровным рядом шли около сорока мужчин. С длинными волосами, в форме резервных войск и с винтовками за плечами, они лениво и медленно двигались вперёд, словно уставшие дети после пикника.

Когда человек, давно уже позабывший о здоровом сне и не разбирающий разницы между сном и реальностью, сталкивается с такой нелепой ситуацией – он, естественно, будет отрицать происходящее. «Это действительно сейчас происходит? Это часть сна? Могу ли я доверять своим ощущениям?»

Застыв на месте, я наблюдала за тем, как они безмолвно, словно кто-то включил беззвучный режим, скрылись, завернув за тёмным перекрёстком. Это был не сон, мне совсем не хотелось спать, я даже не пила ничего алкогольного. Но я все равно не могла поверить в увиденное. Я подумала, что, возможно, эти мужчины шли с тренировочной базы резервных войск с Нэгоктона[4] за горой Умён. Но тогда, получается, они прошли гору в кромешной тьме и до часу ночи маршировали целых одиннадцать километров?.. Я не могла точно сказать, занимаются ли таким резервные войска, так что утром на следующий день я хотела поинтересоваться об этом у кого-нибудь, кто служил в армии. Но не стала: это прозвучала бы тогда очень странно – да и сама я себя ощущала странно тоже – так до сих пор я никому ничего об этом и не рассказала.

* * *

За руки с незнакомыми женщинами и их детьми мы спустились по стенам на дно колодца. Мы подумали, что там будет безопасно, но внезапно на нас сверху повалил град пуль. Женщины, прижав к себе детей, прикрыли их своими телами. Дно изначально казавшегося иссохшим колодца начало постепенно заполняться травяным соком, словно кто-то плавил резину, чтобы заглушить наши крики и скрыть нашу кровь.

* * *

С людьми, чьих лиц я не помню, мы шли по заброшенной дороге. Когда мы увидели припаркованную на обочине легковушку, кто-то сказал: «Он там, внутри». Всем без имени было понятно, о ком идёт речь – о том, кто весной того года приказал убивать. Пока мы остановились, чтобы понаблюдать, машина завелась и въехала в огромное каменное здание поблизости. Кто-то из нас сказал: «Пойдёмте за ним». И все пошли за ним вслед. Сначала нас было несколько, но, когда мы вошли в это пустое здание, нас осталось лишь двое, включая меня. Со мной рядом тихо стоял человек, имени которого я не помню. Я чувствовала, что это был мужчина и что он следовал за мной – за неимением иного выбора. «Разве мы вдвоём что-то можем?» Из комнаты в конце тёмного коридора пробивался наружу свет пламени. Когда мы вошли, убийца был повёрнут к стене и держал в руке зачинщика пожара – спичку. В этот момент я резко осознала, что и в моей, и в руке моего спутника тоже были спички. Никто ничего не говорил, но было ясно, что есть единственное правило – продержать спичку, пока она не догорит до конца. Спичка убийцы почти полностью сгорела, и пламя уже касалось его большого пальца. Нашим спичкам тоже оставалось недолго, они стремительно тлели. «Убийца», – я подумала, что нужно это сказать.

– Убийца.

Но почему-то мой голос не был слышен.

– Убийца.

Нужно сказать ещё громче.

– Как ты искупишь вину? После убийства стольких людей? – вырвалось из меня, когда я сумела набраться сил.

Может, убить его? Возможно, это наш последний шанс. Но как? Как мы можем его убить? Нужно осмотреться. Тоненькая спичка моего спутника с размытым лицом и голосом медленно тлела оранжевыми оттенками. В свете пламени я наконец поняла, что спичку в руке держал всего лишь какой-то мальчик-переросток.

* * *

В следующем году я закончила книгу и в январе пошла в издательство. Я хотела, чтобы они купили её как можно скорее. Хоть и глупо, но я верила, что после её продажи меня перестанут преследовать кошмары. Редактор посоветовал мне назначить начало продаж на май, чтобы маркетинг был эффективнее.

– Разве не лучше немного подождать, чтобы книгу прочитало больше людей?

Это меня убедило. В ожидании срока я успела написать ещё одну страницу, а отдала редактору книгу лишь в апреле после его многочисленных настойчивых просьб. Книга поступила в продажу почти в самой середине мая. Кошмары на этом, естественно, не закончились. Сейчас, вспоминая себя, я не очень понимаю, о чём я думала. Решила написать книгу об убийствах и пытках, думая, что это меня как-то освободит от мучений, что это смоет все их следы – как я могла быть так наивна и глупа?

* * *

Ещё была ночь, когда мне впервые приснился сон с чёрными брёвнами и я проснулась, накрыв глаза своими холодными ладонями.

Иногда мне снились сны, казавшиеся реальностью – далёкой реальностью, которая продолжала своё существование даже после того, как я проснусь – тот сон был одним из таких. Я поела, заварила чай, села в автобус, прогулялась с сыном за руку, собрала сумку в путешествие, поднималась по бесконечным лестницам станции метро – а где-то там в поле шёл снег, кристалликами падавший на срезанные верхушки чёрных брёвен. Я удивляюсь воде у моих ног, оглядываюсь и вижу нахлынувшее море.

Осенью того года я не могла перестать думать об этой вечно всплывающей картине в моей голове. Разве нельзя было посадить деревья в более подходящем месте? Посадить тысячи деревьев, может, трудно, но можно начать с девяносто девяти – числа, начинающего бесконечность – и найти людей, готовых за ними присматривать, с душой, словно окутывая их аккуратно сотканной одеждой глубокой ночью, дабы не встревожить их вечный сон.