Сыновья профессора - Бруно Саулит

— Ну, веди, южанин, сестричку в мою комнату! Марта за это время, наверно, накроет на стол, она ведь тоже обожает справлять юбилеи. А я сейчас.

Комната профессора Вецапиня ничем не напоминала кабинеты знаменитых людей, какие Айне случалось видеть в кинофильмах или на фотографиях. Она почему-то думала, что здесь все будет напоминать о медицине — скелеты, черепы, различные диаграммы и хотя бы несколько картин, изображающих операционную или анатомичку. Однако в рабочей комнате Вецапиня не было ничего подобного. Посредине, точно вросший в землю, стоял массивный, давнишней работы письменный стол, заваленный исписанными листками бумаги различного формата, рядом — большой старинный книжный шкаф, его резьба основательно пострадала от времени. И стол и шкаф были тусклого красно-коричневого цвета, столь излюбленного мебельными мастерами начала нашего столетия.

Делвер сел на простой диван с потрескавшейся кожаной обивкой. Айна робко приткнулась на кончике стула. Ей все казалось, что она, простая медсестра, ворвалась сюда незваной, не имея на то никакого права. Ведь здесь жил Мартин Вецапинь, профессор, прославленный на всю республику. Его уважали и любили, на него хотел быть похожим каждый хирург, его пример окрылял молодежь, еще стучавшуюся в дверь медицинского института.

— Нравится? — спросил Делвер. Ему показалось, что Айна разглядывает единственную картину, висящую над письменным столом.

Тут только девушка обратила внимание на этот небольшой портрет в серой тяжелой раме. Легкий вечерний сумрак затемнил картину, сделав изображение немного неясным, расплывчатым.

Это была женщина средних лет. Лицо ее в обрамлении глянцевитых черных волос было красиво зрелой, уже начинающей отцветать красотой. Глаза смотрели куда-то вниз, на губах застыла еле заметная, немного грустная улыбка.

— Необыкновенное лицо, — ответила Айна. — Напоминает мадонну какого-нибудь старого итальянского художника.

— Она и есть итальянка, — усмехнулся Делвер. — Профессор женился в Милане во время первой мировой войны.

— Это жена профессора? — удивилась Айна.

— Да. Она умерла десять лет назад, у нас в больнице. Даже скальпель Вецапиня оказался бессилен…

— Он сам оперировал ее?

— Сам. А что ж? — Делвер снова раскурил погасшую сигарету. — В жизни еще не такое случается.

Айна промолчала. Она не сводила глаз с печального, красивого лица итальянки.

— Некоторые считают женой профессора Марту, которая открывала нам дверь, — продолжал своп пояснения Делвер. — На самом деле Марта просто домашняя работница. Если в доме трое взрослых мужчин, без женской руки не обойдешься!

Вошел профессор. Он успел переодеться в праздничный темный костюм и теперь выглядел весьма представительно. Айна невольно привстала; Делвер не обратил внимания на эту перемену, сидел себе и пускал дым, глядя куда-то в сторону.

— Марта зовет к столу, — объявил профессор, потом, обернувшись, пропустил в комнату темноволосого молодого человека небольшого роста — тот зашел поздороваться с гостями.

— Знакомьтесь. — профессор взглянул на Айну. — Это наша сестричка, а этой мой сын Петер.

Они поздоровались.

— А Виктора нет? — спросил Делвер.

— В университете, — проворчал профессор. Казалось. сам он не очень верил этому объяснению.

— Да, учиться в вузе не так-то легко, — вздохнул Делвер. — Особенно на филологическом. На мой характер, чем заниматься разными там словообразованиями да литературными памятниками, лучше поступить в больницу санитаром или торговать газированной водой на углу.

— Не болтай! — Профессор взял Дел вер а под руку и подвел к столу. — Какая там газированная вода? Тебе нужен спирт или в крайнем случае пятидесятиградусная, настроенная на медвежьих ушках. Пропустим по маленькой, а?

— Да, не мешало бы! — Восторженно разведя руками. Делвер с удовольствием присел к небольшому, со вкусом накрытому столу. Любимыми кушаньями профессора Вецапиня были селедка и гороховый суп. Приноравливая эти нехитрые запросы к требованиям праздничного стола. Марта приготовила гороховые тефтели и маринованную селедку, не забыв и упомянутую Делвером пьебалгскую ветчину, прокопченную почти дочерна, таявшую на языке и соленую, как слеза.

Небольшая компания сразу почувствовала себя отлично. Профессор сел рядом с Делвером, Петер с Айной. Оставили место Виктору, который вот-вот должен был появиться, и Марте, хозяйничавшей на кухне и пока что отказывавшейся присесть.

— Итак, начнем! — Рожденник отер салфеткой рот и поднял рюмку водки.

— Профессор, так не годится! — Делвер постучал ножом по тарелке и встал: — Первую чарку нельзя без тоста!

— Да отвяжись ты! — буркнул Вецапинь, однако поставил рюмку и поудобнее откинулся на стуле.

— За юбиляра! — Делвер поднял рюмку и поглядел на свет. Желтоватая жидкость имела необыкновенный, почти янтарный оттенок. — Этот напиток настоен на самых разнообразных травах. Одна придает крепость, другая — запах, третья заставляет его сверкать и переливаться. Это напоминает мне семью нашего юбиляра. Кто в Риге не знает Вецапиней? Их знают все. Профессор всегда тут как тут, если надо что-нибудь вырезать или зашить какому-нибудь бедняге. Он опора и основа семьи, он корень, придавший ей крепость и силу. Петера Вецапиня мы представляем себе днем и ночью склонившимся над своими чертежами и изобретениями. И если он стебель, придающий семейству аромат, то Виктор — Виктор должен подарить ему блеск, его имя должно прозвучать далеко за пределами пашей страны. Итак, за семейство Вецапиней, за их доброе имя и славу!

Делвер выпил рюмку одним глотком, немного театрально поклонился профессору и Петеру, сел и накинулся на селедку.

— Так вы изобретатель? — тихо спросила Айна, поглядев на соседа. Она заметила, что у него изящные руки. Такие руки, такие пальцы бывают у скрипачей и пианистов.

— Я просто инженер, — нехотя пояснил Петер. — Товарищ Делвер, расписывая меня, немножко перестарался: на юбилеях это случается.

— К чему такое уничижение? — вмешался Делвер. — Мы же все знаем, что Петер Вецапинь разрабатывает новую конструкцию телевизора!

— Ее разрабатывает весь коллектив, — возразил Петер. — В этом механизме я только маленький винтик. К тому же еще ничего особенного не изобретено.

— Ты что ж, — спросил профессор, — собирался изобрести что-нибудь особенное за один день? Это беда нашей молодежи! Им нужно все сразу. Я занимаюсь хирургией уже тридцать четыре года, но пока еще не изобрел ничего особенного. Да, может быть, и не изобрету, хотя, по совести говоря, очень бы хотелось. Изобрести что-нибудь такое, что отняло бы у болезней всякую власть над человеком!..

— Да, — сказал Делвер, наполняя рюмки. — Правильно, профессор!

Все выпили молча.

— Крепкая? — спросил Петер сочувственно, заметив, что Айна после «медвежьей» борется с кашлем.

— Нет, что вы! — Переведя дух, девушка задорно посмотрела на соседа. Сосед, видимо, уже начал ее раздражать. Сиди рядом с таким — больше двух слов зараз из себя не выдавит. Она откинула прядь со лба. — Вовсе не крепкая! Надо только привыкнуть.

— А вы привыкли?

— А вы?

— Да не особенно.

— Ну