Не про заек - Галина Хериссон

— небольшая старинная печка. Для кухни — газовый баллон. Для воды — колодец в саду. Душа не было. Спальня Ван Гога. Много пыльных огромных холодных комнат. Эти серые камни, из которых на Луаре всё строится, впитывают тепло и влагу как губка.

Сорняки и сор норовили перерасти её. И бою с ними не было конца. Здесь никогда не снимали обувь. Здесь вечно толпились кучи друзей, и все курили. Медленно и размеренно. Здесь все хранили свою мебель и старые машины. Здесь находились остовы карет и колёс. В веке восемнадцатом тут находилась почта. Что-то вроде постоялого двора, где меняли лошадей.

* * *

К новому году собиралась вечеринка. Как ни странно, немногие из гостей знали Лизу в лицо. Они даже не знали, что она — «хозяйка дома»...

Зато был салют и ди-джей. Гости приходили с угощениями, а Лиза приготовила пельмени и селёдку под шубой. Салат просто брали и намазывали на хлеб. Снега не было. Машины наутро вытаскивали из плодородной анжуйской грязи трактором.

* * *

Так прошло года два. В тупой надежде и опасениях. Седрик всё боялся, что его занесут в чёрный список за то, что «он помогает нелегальной эмигрантке». Друзья знали, но ничем не могли помочь...

Лизе было очень холодно. А ей дарили водяную грелку и третье одеяло. Однако чтоб налить горячей

97

Галина Хериссон

 

воды в эту грелку, нужно было совершить подвиг. А одеяла никак не спасали от отсутствия стекла в одном из окон и влажного холодного воздуха.

И вечное: «Ты же не можешь мерзнуть — ты же русская!»

Откуда им всем было знать, что в России зимой дома ходят босиком и в футболке. Она звонила в Россию и просила прислать валенок, чтоб ходить здесь по дому по плиточным и каменным полам.

Звонить отсюда в Россию была не проблема. Сначала Лиза покупала карточки, а потом выяснилось, что с городского телефона можно говорить безлимитно. Интернет тоже был, но в углу, где стоял компьютер, и Лиза сидела и печатала свои стишки, сидеть было так холодно, что пальцы еле гнулись.

Она писала и вспоминала лето. Её ателье в Бурдионе, так называлось местечко, где они жили с Седриком, до того, как переехать в большой дом — «Старую Почту».

Она жила в Бурдионе только несколько месяцев. И природа, и окружающие были довольно приятны, но этого всё равно было недостаточно. Контраста, движения, вспышки не доставало. Тогда она выкрасила волосы в угольно-чёрный. Советов или опасений по этому поводу она всё равно не слушала... Седрик ворчал, что не надо было ходить в парикмахерскую и «слишком там о себе трепаться»! А то, мол, парикмахер такой сплетник, что непременно её сдаст... Паранойя! Да кому она нужна?

И сидела она сиднем на этой «Старой Почте», ковырялась в саду, рисовала и писала...

 

98

НЕ ПРО ЗАЕК

 

* * *

«Знаете, есть такое вино — анжуйское? Мы пьём тут его с друзьями литрами. Время течёт мееееедленно...

Прошёл год... Вот я сижу сейчас, печатаю; а кнопки не издают привычного стука: звук проваливается глухо, не отскакивает как теннисный мячик, — он подобен каплям дождя, ударяющим в целлофановую плёнку. А клавиатура и правда обёрнута в плёнку, на которой перманентным маркером накарябана кириллица поверх латинских букв. И рука по привычке то и дело выдаёт не к месту “мягкий знак”, то запятую... Я не обращаю внимания. Я пишу стихи.»

* * *

«Я была когда-то влюблена. В некоторых своих анжуйских друзей. В мужчин и женщин, и детей. Вы знаете, как может быть влюблён художник? А мне больше ничего и не оставалось, как быть здесь художником...

Вот они, мои “модели”!»

 

Артур

«Артур говорил отрывисто. Он был родом из Бельгии, однако семья наверняка давным-давно эмигрировала и офранцузилась ...

Его брат жил неподалёку. Я никак не могла запомнить его имени, хотя однажды мы были у него на замечательной вечеринке с девушками, жонглирующими огненными факелами...

Артур был тоже огненный. Я имею в виду его особый внутренний огонь в глазах и манеру улыбаться. Отец двух прекрасных белобрысых девчонок. Он вставал очень рано на работу и имел обыкновение спать по

99

Галина Хериссон

 

вечерам. Petite siéste31, как они говорят.

Вставая, он был немного красен и помят, как всё сладко спящие. Здоровался он всегда с каким-то ярким теплом. Иногда я стеснялась поднять глаз...

Весь он состоял из вспышек, подобно тёплым, прогоревшим дровам в камине, тлеющим уголькам, дышащим, переливающимся всеми